Молчаливый лес вновь зажил своей обычной жизнью. Я услышал, как в стволах деревьев течёт сок, почувствовал, как под землёй шевелятся древесные корни. Стаи разбуженных птиц, взлетевших в усеянное звёздами небо, вернулись на прежние места. Кроны деревьев, отшелестев, погрузились в ночной сон. И я, переполненный радостью, взял свой посох и двинулся в путь.

Шёл я долго. Вскоре вдали зазвонил колокол, созывая на заупокойную молитву. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я ясно, словно яркую миниатюру в книге ночи, увидел витражи в церкви Сен-Авантена, где, согласно обычаю, молились об отлучённом от Церкви еретике, ибо его теперь не пробудит даже Страшный суд. Впрочем, трубы этого суда уже успели вострубить надо мной.

Я спустился по крутой тропе, извивавшейся среди гладкоствольных деревьев, и при моём появлении природа пробуждалась. Довольно урча, сновали в кустах барсуки. Я увидел хитрые глаза лисы — они смотрели на меня, и в них не было ни крупицы страха. Змеи и ежи сновали под деревьями, и потревоженные ими камешки с шорохом осыпались вниз. Перепрыгнув через ручей, я увидел, как из воды, сверкая, словно серебряный реликварий, выскочила форель. Возле меня уселась сова. Благодаря своим обострившимся ощущениям, я услышал, как из муравейника выползают муравьи, и догадался, что они дружески салютуют мне своими острыми жалами. В небесах крутилось загадочное колесо — тот самый знак, увиденный мною днём на камне в центре поляны, заросшей кустами дикой розы, знак, которому я тогда не придал никакого значения.

Меня слепил свет, исходивший от меня самого и даривший мне радость понимания. Я постигал гармонию, благодаря которой самый смиренный из всех живущих доставил Грааль в самое священное место на земле. Святой Грааль, который я искал, находился в моём сердце. Кровь Иисуса Христа текла в моих жилах. Я был Иисусом Христом…

В саду Исаака Андреа стоял алтарь, на котором в древние времена приносили обеты; он был украшен резными изображениями, сделанными в незапамятные времена.

Алтарь располагался в конце дорожки, обегавшей садик, и тот, кто стоял перед ним, мог видеть голубоватые извивы Гаронны и виноградники на склонах, а в светлую погоду — ещё и лёгкую тень от далёких Пиренеев.

Исаак Андреа принял меня в своём доме, неподалёку от Тулузы. Дом стоял одиноко, к нему вела узкая аллея, обсаженная кипарисами; у Исаака Андреа было множество книг и рукописей. В дождливые дни мы разбирали греческие и византийские пергаменты, некогда хранившиеся в монастыре, на месте коего был выстроен его дом. А когда погода была хорошая, мы гуляли по дорожке вокруг дворика или бродили по крохотному четырёхугольному садику, где среди эвкалиптов и смоковниц, окружённых глициниями, высились безымянные надгробия, и рассуждали о проблемах жизни и смерти.

Нередко Исаак Андреа говорил мне:

— Вот видишь, дела не имеют смысла.

И я вспоминал о том, во что вылились мои благие намерения.

— Мудрец может помочь людям только своими мыслями, а мысли совершенствуются в одиночестве.

— Что это за богиня, — спросил я однажды, указывая на отполированное до белизны каменное лицо на алтаре, — и как она могла сохраниться в аббатстве?

— Среди первых христиан были просвещённые монахи, понимавшие знаки древних богов. Это богиня Иликсона, душа, устремлённая к божественному. Её узнают по пиренейской серне и выдре, эти животные всегда сопровождают её. Чтобы сохранить белизну, знак чистоты, простодушный скульптор отполировал камень совершенно особым образом.

— А что означает вон тот камень, — продолжал расспрашивать я, — напоминающий указатель, какие встречаются на перекрёстках дорог?

И я подошёл к камню с изображением загадочного колеса, образованного двумя линиями, разомкнутыми в трёх местах. Похожий знак уже привлекал моё внимание в лесу Крабьюль.

— Знак на камне указывает дорогу, по которой надо идти, но эта дорога не ведёт ни в одну из известных нам сторон. Когда-то этот знак вырезали люди, прибывшие с Востока. В нём была сконцентрирована безграничная мудрость. Но смысл его утерян. Святой Грааль также является словом утраченного языка. Видишь ли, пиренейская серна и белая выдра, символический рисунок на перекрёстке и божественная кровь совершенного человека на дне чаши — явления одного порядка. Люди нашли чистоту, совершенство, любовь и теперь передают их из поколения в поколение.

К Исааку Андреа никто никогда не приходил в гости, иногда меня это удивляло. Неужели у него не было друзей или приятелей, хотя бы чуть-чуть похожих на него?

Однажды, когда мы, завершив подсчёты расстояний между планетами, заговорили о путешествиях, совершаемых душой после смерти, я спросил его:

— Разве мы одни ищем Грааль?

— Есть и другие, — ответил он, — но их очень мало. И повстречаться с ними неимоверно трудно.

На минуту он умолк, а потом добавил:

— Мы с ними не повстречаемся никогда.

Так вот, в тот же день, когда Исаак Андреа отправился к себе в библиотеку, а я в одиночестве гулял по саду, я увидел на дорожке огромную свежесрезанную розу. Розовые кусты в саду давно отцвели, и розу могли перебросить только через стену.

Я тотчас вспомнил, как несколько минут назад мне послышался конский топот. Я помчался к алтарю богини Иликсоны, откуда открывался самый прекрасный вид, и вдалеке, за последним из обрамлявших аллею кипарисов, на дороге, ведущей к Гаронне, увидел силуэты четырёх всадников — их чёрные плащи развевались на ветру…

Я позвал Исаака Андреа и протянул ему розу. Он взял её, поднял вверх, в сторону заходящего солнца, и прошептал:

— Роза!

Я указал ему на исчезавших за поворотом дороги всадников, и он внимательно проследил за ними взглядом.

— Да, это они, — вполголоса произнёс он. — Они постоянно в пути. Но есть ещё и другие.

— Какие другие?

— Разве ты никогда не просыпался с ощущением, что стал лучше, что твоя жизнь и твои чувства тоже стали лучше и что за время твоего сна произошли приятные и замечательные события?

— Да, такое со мной случалось.

— Я сам часто испытывал подобные ощущения. Словно к нам в душу бросили невидимую розу и она украсила её. Но кто бросил эту розу, кто этот невидимый благодетель? Возможно, он промелькнёт перед нами, когда мы пойдём по берегу — уже не Гаронны, а реки мёртвых. Впрочем, что это изменит? Так стоит ли искать дальше? Возможно, далеко в горах ты отыщешь какой-нибудь новый Грааль, спрятанный там безумным рыцарем. Но как знать, не является ли эта роза символом прекрасного, неповторимого постоянства нашей жестокой жизни, предшествующей неведомой смерти? Не частица ли это красоты, оброненной мимоходом путником, которого мы никогда не узнаем, но который любит нас как брат?