Узкая дверь, незаметная за свалкой рухляди, со скрипом отворилась, и тотчас ледяное дыхание ветра, вылетевшее из неведомых глубин, погасило наши свечи. Пришлось зажигать их вновь.

— Это сквозняк, — неуверенно проговорил сторож. — Хотя говорят, что это дышат мёртвые. Последнего усопшего оттащили сюда пятнадцать лет назад.

— Откуда здесь покойники? — в изумлении спросил я.

— Не пугайтесь, в самом низу лестницы, на подходах к озеру, ответвляется длинная узкая галерея, и там на полу отлично сохраняются трупы. Отшельники, проживавшие в монастыре, давали обет молчания, и тот, кто исполнял его, удостаивался особой привилегии — получал право быть погребённым в галерее, где тело его не подвергнется разложению и полностью сохранит свою материальную оболочку. Те, кто хотел остаться лежать в галерее, полагали, что, когда настанет час Страшного суда, у них будет преимущество: им не придётся искать своё тело, а значит, они смогут восстать при первых же звуках трубного гласа.

Сначала сторож вознамерился проводить нас, но потом передумал.

— Я подожду вас здесь. Лестница длинная, спускайтесь по ней, никуда не сворачивая. Мёртвые справа, но лучше на них не смотреть.

Я спускался первым, за мной, по-прежнему сохраняя величайшее спокойствие, шла Мари Сели. Хотя ступеней этих и редко касалась нога человека, они сильно истёрлись и искрошились. Впрочем, время изнашивает любой материал, разрушает его структуру даже в немом мраке ночи. В плотном, давящем воздухе ощущалось дыхание ветерка, но понять, откуда он сюда задувал, я не смог. Размышляя о ветерке, я забыл сосчитать ступени: спуск был таким длинным, что казалось, лестница уходит под землю на глубину, равную высоте рвущегося в небо шпиля собора.

Я постучал по стене справа, и её толщина внушила мне уверенность. Внезапно рука моя ощутила пустоту. Я вытянул вперёд левую руку со свечой, и трепещущий язычок пламени осветил обитель мёртвых, наполненную покоем и тишиной загробной жизни. Вид усопших не пробуждал ни тревоги, ни страха. Они напоминали засохшие человеческие деревья — печальные мумии, числом около дюжины. Скрестив на груди руки, мумии лежали в ряд, за исключением одной, у которой была всего одна, зато поистине гигантская рука с такими длинными ногтями, что, судя по всему, после смерти отшельника они росли ещё долго. Явление весьма распространённое, но от этого не менее впечатляющее. Вереница усопших не внушала тревоги, ибо не оставляла сомнений, что лежали они здесь так, как их положили, и после ухода живых никто из покойников не вставал, не поднимался по лестнице и не скрёбся в дверь, пугая церковных сторожей и священников. Из обители мёртвых струился неизъяснимый аромат, не имевший ничего общего со смрадом разложения, напротив, запах, поднимавшийся оттуда, напоминал минеральное масло — неведомый бальзам, выделенный из субстанции вечности.

— Они умерли, — произнесла Мари Сели и чуть громче добавила: — Я вижу воду.

Действительно, несколькими ступенями ниже стояла вода.

Иссиня-чёрная гладь не отражала ни единого отблеска, напоминая безвременно погасший сапфир. И всё же от этой грозной безмолвной стихии не веяло смертью. Свеча, удерживаемая мною над поверхностью озера, позволяла узреть овал бесконечного, невиданного зеркала, уходившего в бездонную глубь и наводившего на мысль о водном коридоре, спускавшемся до самого центра планеты.

И в этой бездне мне на миг почудились расплывчатые черты огромного загадочного лица, которое описать словами не было никакой возможности… Тайна стоячей воды… Улыбка видения… Взор без радости и без печали под недвижными веками…

Быть может, в толще воды передо мной промелькнула божественная эманация души, стоящая на высшей ступени иерархической лестницы природы: в здешних непроглядных сумерках, клубящихся под громоздкими замысловатыми архитектурными формами древнего собора, она вполне могла обрести своё тайное пристанище. А может, это подземелье со стенами цвета селитры и каменной соли с незапамятных времён служит жилищем таинственной сущности, именуемой душой города, душой Тулузы? Синяя вода, не зная обновляющего действия солнечного света, стынет в бездонной каменной чаше, а омытое ледяной водой физическое тело мира из этой бездны посылает свои отражения в верхние слои, отчего на поверхности озера возникают таинственные призраки, несущие людям не то немедленную гибель, не то вечное бессмертие.

Отблески свечи буквально отскакивали от водной глади — подземная лимфа не пропускала света, зажжённого человеком. Между гладкими стенами и мёртвой поверхностью воды пролегла узкая полоска серого песка; пройти по такому берегу мог только смельчак, способный сохранить равновесие, даже когда на него давят сразу и снизу и сверху — снизу непроницаемая водная гладь, сверху устрашающе низкий свод.

Неожиданно я осознал, что мертвенная гладь озера неумолимо притягивает меня к себе, словно я стою перед дверью в таинственный мир, где меня ожидают и вечное наслаждение, и неизбывный ужас. В этом мире царствовала бесконечная метаморфоза, и я, испытывая сильнейшее искушение узреть изменчивый облик духовной красоты, мелькнувший передо мной в толще вод, шагнул вперёд…

Мари Сели удержала меня. Как всегда невозмутимая и спокойная, она стояла, одной рукой прижимая к себе корзинку, а в другой держа свечу. Она пришла помолиться на берегу озера и теперь ждала, когда я наконец оставлю её одну.

Потоптавшись, я поднялся на пару ступенек.

— Я подожду вас наверху лестницы.

Она кивнула. Поднимаясь, я видел, как она, опустившись на колени, закрепляет в растрескавшемся камне свечу.

Мне не пришлось долго ждать. С прежним отрешённым выражением лица она довольно быстро поднялась с колен — молитва её оказалась короткой.

Мы выбрались из склепа, и сторож дрожащими руками запер за нами дверь. Тревожно озираясь по сторонам, он без устали повторял:

— Бояться тут нечего. Ночью сюда ещё никто и никогда не приходил.

Впрочем, всё поведение его свидетельствовало об обратном. Когда наконец голос его смолк, мы неожиданно заметили монаха, недвижно стоявшего среди колонн. Лицо его, словно высеченное из камня, было повёрнуто в нашу сторону, а глаза устремлены прямо на меня.

Я вопросительно посмотрел на Антареса Либона — он также увидел монаха и в страхе прошептал:

— О Господи! Раньше его тут не было! Это кто-то из членов капитула!

И резким движением вытолкнул нас за дверь.

Площадь перед собором Сен-Сернен была пуста. Я спросил у Мари Сели, куда она пойдёт, и та ответила, что давно уже хотела вернуться к себе в деревню. Неопределённо махнув рукой, она дала понять, что, в сущности, сейчас ей всё равно, куда идти, и засеменила в сторону улицы Тор.

С того дня чума, словно по велению Всевышнего, пошла на убыль, и эпидемия завершилась на удивление быстро. Признаюсь честно, я не знал, следовало ли усматривать в этом чудо, или же просто в природе всё шло своим чередом.