– Надо спросить, что думает Дональд. Но сейчас не самый подходящий момент для обсуждения нашего будущего.

– Потому что будущего у вас нет.

Она заставила меня выложить главный козырь:

– А что вы думаете о нашем сыне? Его тоже нет? Если не ошибаюсь, он может стать наследником Астбери.

Мод театрально рассмеялась:

– Мисс Чаван, знаете ли вы, сколько незаконных детей рождается вне брака у таких, как Дональд? Ваш сын – незаконнорожденный, и он никогда не унаследует Астбери.

Я посмотрела на нее и вдруг поняла, чего она смертельно боится.

– Разумеется. Если только мы не поженимся, как собирались три года назад.

Ее лицо исказил страх.

– Мой сын никогда на вас не женится, – не глядя мне в глаза, заявила он.

– Дональд однажды просил меня выйти за него и может сделать это снова.

Она съежилась. Я поступала жестоко, но эта женщина причинила мне столько страданий лишь потому, что ей не нравилась моя национальность.

– Я обязательно дам вам знать, когда мы обсудим наши планы, ваша светлость, – сказала я. – А сейчас у меня плачет ребенок, и надо его успокоить. У вас ко мне все?

– Хотите денег? Я могу предложить приличную сумму, если вы уедете немедленно.

– Дональд всегда заботился о нас и будет делать это дальше. Вынуждена попросить вас уйти.

Я прошла за ней к выходу и открыла дверь.

– Тогда чего вы хотите?!

– Ничего, только чтобы ваш сын был счастлив, – ответила я.

Она не поняла, что я имею в виду, и в ее глазах отразилось отчаяние.

– Вы ведь знаете: если останетесь, то сломаете ему жизнь.

Не дождавшись ответа, она прошла к машине.

Заперев дверь, я побежала наверх, схватила тебя на руки и прижала к себе. Я знала, что Мод права, однако она не имела права диктовать мне свою волю.

В долгие одинокие часы после смерти Вайолет я поняла, что у нас с Дональдом нет никакой надежды. Все закончилось, когда Вайолет испустила последний вздох. Даже самая сильная любовь не преодолеет чувство вины, которое мы будем испытывать всю оставшуюся жизнь.

Мод была права по поводу ужасных выводов, которые могли сделать люди, исходя из моего участия в последних часах Вайолет. Даже друзья, которые знали и любили меня, не приняли бы наши будущие отношения. А кое-кто мог и поверить, что я действовала согласно хитроумному плану.

– У нас не осталось никакой надежды, Мо, – сказала я, зарывшись лицом в твои волосы.

И начала строить планы. Мне удалось скопить небольшую сумму из денег, что Дональд давал на хозяйство. Я рассудила, что если продам жемчуг, подаренный им на Рождество, то смогу купить билет третьего класса в Индию. В Куч-Бихаре, в тайнике под беседкой, оставался самый большой рубин. Если мы до него доберемся, у нас будет крыша над головой, пока я не придумаю, как зарабатывать на жизнь.

Долгими бессонными ночами я время от времени начинала писать Дональду – объяснять, почему мы уезжаем, но в конце концов уничтожила эти письма, не способные выразить мои чувства. Если он по-настоящему любит и знает меня, то все поймет.

Похороны Вайолет отложили на три бесконечных недели, чтобы дождаться приезда ее родителей. Я сочувствовала им всем сердцем: они отплыли из Нью-Йорка, чтобы приехать вскоре после рождения внука или внучки, а на полпути через Атлантику узнали, что их дочь скончалась. Об этом рассказала мне Тилли, которую я встретила в магазине на следующий день после похорон. Она пригласила меня на чашку чаю.

– Не плачьте, мисс Анни, – сказала она, когда я разрыдалась у нее на глазах. – Я знаю: вы сделали все, что могли.

– Я очень тебе благодарна, но сельчане и слуги винят меня.

– Не обращайте внимания, людям лишь бы языки почесать. Не волнуйтесь, все постепенно забудется, и они снова придут к вам, когда у их малышей потечет из носа или заболит горло.

– Значит, ходят сплетни?

– Все же знают, что вы там были, а доктору надо на кого-нибудь свалить вину, ведь так?

– Ты о чем?

– Ну, ему не хочется признавать, что он не заметил опасных симптомов.

У меня сжалось сердце. Неужели доктор пытается сделать из меня козла отпущения?

– Ничего, теперь, когда она упокоилась с миром, все утихнет. Жизнь продолжается, и у любителей почесать языки скоро появятся новые поводы для сплетен. – Тилли сочувственно похлопала меня по руке.

Милый сыночек, мне осталось рассказать о нашей последней встрече с твоим отцом и о том, что случилось со мной впоследствии. Прости, если рассказ об этих ужасных событиях тебя расстроит.

Через неделю после похорон я увидела на пороге Дональда, исхудавшего и бледного. Никто из нас не знал, что сказать, только ты, не подозревая о страшной трагедии, забрался к нему на колени и требовал привычной ласки.

– Считаешь меня виноватой? – спросила я.

– Ты обещала, что с ней все будет хорошо…

– Я сказала, что если не станет лучше, то надо будет вызвать врача. Ей стало лучше, во всяком случае, на время. Помнишь, когда ты пришел, она спокойно спала.

– Да, помню, – ответил Дональд, однако я видела, что он вне себя не то от горя, не то от чувства вины. – Извини, что я не приезжал.

– Я понимаю.

– О, Анни, что мы наделали!..

Я обняла его, и он заплакал, как маленький. Я понимала, каково ему, потому что чувствовала то же самое.

Затем я уложила тебя спать, не желая, чтобы ты видел своего любимого мистера Дона таким расстроенным, спустилась на кухню и предложила Дональду поесть.

– Судя по твоему виду, ты все это время ничего не ел, – сказала я, наливая суп.

– Наверное, нет.

Не донеся ложку до рта, он вдруг спросил:

– Надеюсь, ты не положила туда каких-нибудь незнакомых трав?

– Поверь, Дональд, я не давала Вайолет ничего, что могло бы повредить ей или ребенку… – Мой голос прервался.

– Извини, глупая шутка…

Доев суп, он немного ожил.

– У тебя не найдется немного бренди?

– Думаю, найдется.

Мы прошли в гостиную, я достала из буфета бутылку, которую он когда-то привез мне на Рождество, и налила ему бренди.

– Кажется, мне лучше, – сказал Дональд, в два глотка осушив стакан, и впервые за все время посмотрел мне в глаза. – Прости, Анни. Ты ничем не заслужила такого отношения, и я чувствую себя последним негодяем. До меня дошли слухи.

– Понимаю, – печально ответила я.

– Я видел: ты делала все, чтобы ей помочь. Иди ко мне.