– Какой славный малыш! Просто твоя копия, Анни!

Ты сразу ее полюбил, хотя, возможно, в этом сыграли роль игрушки и сладости, которыми она заваливала тебя в каждый приезд.

– Так нельзя, Вайолет, – сказала я однажды, когда шофер достал из багажника блестящий красный велосипед, – ты слишком его балуешь.

– Чепуха! – безапелляционно заявила она. – Я считаю, что детей нужно баловать как можно больше. Кроме того, ты лечишь всех бесплатно, хотя сама нуждаешься в средствах, и это самое малое, что я могу сделать.

Следующие несколько недель, в холодные февральские дни, мы часто сидели с Вайолет у камина, поглощая привезенные ею пончики.

– Меня слишком разнесло, чтобы поехать в Лондон, – жаловалась она. – Смертельно скучно сидеть здесь, оторванной от всего мира, в доме одни слуги и Донни. Я ужасно рада, что есть ты.

Несмотря на постоянное напряжение, я с удовольствием слушала рассказы Вайолет о ее жизни в Америке, а в ответ делилась с ней историями о своем детстве в Индии. Честно говоря, я просто влюбилась в ее щедрую, энергичную, страстную натуру, в ее великодушие и наивную уверенность, что в жизни все всегда будет прекрасно. Я с нетерпением ждала этих встреч – жизнерадостность Вайолет превращала в праздник даже самый мрачный зимний день. Не побоюсь сказать, что мы стали в какой-то степени подругами.

Она не относилась ко мне свысока, а наоборот, не раз говорила, что я гораздо выше ее по положению, поскольку связана кровным родством с индийской королевской семьей.

– Как и все американцы, я принадлежу к высшему обществу только потому, что моя семья добилась успехов в бизнесе, – говорила она. – У нас дома главное – деньги, а не аристократические корни. А эта ужасная женщина, мама Донни, никогда не позволит мне забыть свое место. Ты с ней знакома?

– Да, несколько лет назад я гостила в Астбери на каникулах с подругой, – ответила я.

– Она презирает все мои начинания. – Вайолет задумчиво откусила кусочек пончика и улыбнулась. – И тем не менее очень обрадовалась, когда я потратила большую часть своего приданого на реставрацию ее родового гнезда. Хорошо, что после нашей свадьбы Донни предложил маме переехать в Дауэр-хаус. Я бы не смогла жить с ней под одной крышей.

– У нее непростой характер, – согласилась я, тщательно подбирая слова.

– Да она просто злобная старая ведьма! – хихикнула Вайолет, в восторге от собственной смелости.

– Почти все свекрови такие. Просто она из другой эпохи, ей трудно привыкнуть к новому.

– Анни, у тебя такая добрая душа. Ты добра ко всем, хотя столько всего пережила. Слуги считают тебя святой. Надеюсь, благодаря тебе я стану лучше.

Внимательно посмотрев ей в глаза, я поняла, что она говорит совершенно искренне, и еще больше устыдилась своей двойной жизни.

Наступил март, зацвел утесник, покрывший пространство перед домом желтым ковром. Дональд, изредка заезжавший к нам по поручениям Вайолет, однажды полушутя пожаловался, что его супруга видит нас чаще, чем он. Я заметила, что когда он плохо отзывается о Вайолет, мне почему-то хочется ее защитить. Прошел еще месяц, и я поняла, что его жена нравится мне больше, чем ему самому.

Пока я не знала Вайолет лично и смотрела на нее глазами Дональда, было легче. Теперь я начала задумываться, как долго сможет существовать этот чудовищно лживый треугольник, сторонами которого мы являемся.

Однажды утром я получила письмо от Индиры, переданное из Лондона Селиной.

Честно говоря, я не писала Индире, потому что не знала, что ей сказать. Моя подруга и ее муж вращались в тех же кругах, что семейство Астбери, а умение хранить тайны не относилось к числу ее достоинств.

Написав ей не слишком искреннее письмо, в котором почти ничего не рассказывала о себе и о своем положении, я с ужасом поняла, что не могу быть откровенной даже с лучшей подругой детства. Вся моя жизнь соткана из лжи. Меня пугала неправильность сложившейся ситуации. С какой стороны ни посмотри, обман, способный нанести тяжелый удар близкому нам обоим человеку, лишал нашу любовь ее внутреннего стержня.

Каждый раз, когда кто-то благодарил меня за помощь и распространялся о моей доброте и великодушии, меня пронзало чувство вины. Я не та, за кого себя выдаю – не бедная вдова, которая великодушно помогает людям, отдавая свое время и силы, а бессовестная содержанка, которая родила любовнику незаконного ребенка и продолжает позорную связь под носом у его жены. Той самой женщины, которая считает ее своей подругой…

– Что с тобой, Анни? Тебя что-то гнетет, – спросил у меня Дональд, тайком приехавший к нам, когда Вайолет легла вздремнуть после обеда.

– Да, я ненавижу себя! – разрыдалась я.

– Не расстраивайся, любимая. Как только родится ребенок, Вайолет вернется к прежнему образу жизни. У нее появится куча дел. Она почти наверняка захочет поехать в Нью-Йорк, чтобы показать малыша родственникам, а зимний сезон проведет в Лондоне. Как ни грустно, она скоро забудет, кто ты такая и как тебя зовут.

Эти банальности отскакивали от меня как от стенки горох, не затрагивая мою измученную душу. Ничего не добившись, Дональд собрался уходить, а я так и не смогла объяснить ему, что дело не в практической стороне – даже если Вайолет исчезнет из моего поля зрения, это не затронет внутренних движений моей страдающей души.

В тот вечер, уложив тебя спать, я впервые серьезно задумалась об отъезде из Девона. Я не буду никого обманывать и смогу с чистой совестью смотреть людям в глаза. Ворочаясь без сна в постели, я вдруг вспомнила, что Вайолет умоляла меня присутствовать при родах. Селина рассказала ей, что я в свое время приняла у нее роды в отсутствие врача. Самое меньшее, что я могу сделать, – выполнить ее просьбу. А потом, когда ребенок родится, приму окончательное решение, как жить дальше.

Самое страшное – пение, предупреждающее меня об опасности, становилось с каждым днем громче. Я старалась его не замечать, надеясь, что оно всего лишь отражает мое внутреннее состояние.