– С Рождеством, старик, – сказал Нейт. Он похлопал Джорджа по плечу, встал и пошел на кухню. Вернулся с йогуртом.

– Все время есть нечего, – пожаловался он.

– Неправда. Лурдес за этим следит, там постоянно куча всего.

– Ну она наготовила, да, а просто так ничего взять и съесть нельзя.

– Съедим то, что наготовила. Только попозже. Что там?

– Какие-то перцы фаршированные.

– Уже пять? Должен прийти этот новенький парень. Как там его…

– Энди. Его зовут Энди.

– В кассероли лежат? – спросил Джордж.

– Угу. И еще курица. Кажется. Она маленькая.

– Просто поговори с Лурдес. Скажи, чего хочешь. Она все купит.

– Ты совершенно оторван от реальности. Думаешь, я ей не говорил? Она такая типа, – он заговорил по-испански, не пытаясь ее передразнить, – о’кей, mi amor, да-да, mijo[146], конечно, а потом едет в «Читареллу» и берет что-нибудь типа стейков из меченоса по сорок долларов за фунт. Нет бы чипсов каких-нибудь купить.

– Ты фильм смотри, – сказал Джордж. – Смотри. Вот Джони Митчелл. Поет про Сэма Шепарда. Будешь расчесывать хвост племенной кобылы на рассвете[147], парень. Давай-ка садись.

После того как Джордж начал встречаться с Клариссой, Марина, пригласившая его на ланч, сказала из-за меню:

– Как ты вообще это допустил? С дочерью Берка? Я, конечно, понимаю, у тебя горе и все такое, но все равно это безумие.

– Не знаю. Не знаю, что сказать. Я просто увидел ее спустя столько лет, и кто знает, как там звезды выстроились. Что-то во мне вспыхнуло.

– Да в пизду твои звезды со вспышками, речь-то о тебе.

– Ну, она слегка задержалась, а когда пришла, то заглянула в меню и сразу сделала заказ, без суеты. И платье на ней было премилое. Я не смог устоять.

– Ей же двадцать восемь.

– Тридцать два. Ей уже тридцать два.

– Тридцать лет, господи боже мой! Помнишь, как нам было тридцать? Я уже нет.

– Тридцать два, – повторил Джордж.

Марина опустила меню, которое внимательно изучала, а не просто разглядывала, и злобно посмотрела на него. Malocchio[148].

– Да-да. Как будто пара лет что-то меняет. Тебе пятьдесят два года. Ты на двадцать лет старше. Она знает Дилана? Читала «Сердце тьмы»? Слышала про Хейзела Моутса?[149] Трэвиса Бикла? Сможет закончить фразу «Забудь, Джейк»[150]? Знает ли она, кто и когда сказал «Мир с честью»?[151] Знает ли она, где застрелили Малкольма Икса? Знает, когда в Европе началась Вторая мировая война? Может назвать хоть пять, не говоря уж о дюжине, демократически избранных правительств, которые мы пытались свергнуть, с тех пор как кончилась эта война? Только с 1964-го по 1965-й таких было три, может, вспомнит. Может она уместить в одно предложение причину, по которой нас атаковали одиннадцатого сентября? Ни больше ни меньше – кучка арабов? И ответ «они ненавидят нас за то, что мы свободны» не считается. Платья-шматья, молодым верить нельзя.

– Она милая, добрая, и мы друг другу очень нравимся, – ответил Джордж.

– Учти, что ты не сказал «любим друг друга». О’кей, но людей, которые так делают заказ – и следует признать, что в социальном плане это действительно привлекает, – совершенно не заботит то, что они едят. Это, конечно, мило, но все это наносное.

– И когда это ты успела превратиться в мужика? В психополитическом смысле.

– Ох, дорогой, я такой всегда была. Просто за все эти годы ты этого не замечал.

– Был ослеплен твоими бесподобными минетами.

– Смею надеяться. Впрочем, как я слышала, есть мужики, которые в этом деле куда как лучше.

На это Джордж ничего не ответил.

В тот самый вечер, когда Джордж впервые договорился с Клариссой об ужине, Берк знал, что тот куда-то идет, но не знал с кем.

– Убедись, что она не унылая, – сказал Берк. – Чтобы можно было насладиться ужином.

– Я с унылыми не встречаюсь.

– Все с ними встречаются. Иногда они нам нужны. Но не тебе и не сейчас. Не за ужином.

Они хотели друг друга. Хотели быть в обществе друг друга. Как странно: сейчас он почти ничего не чувствовал в физическом смысле, равно как и в сердечном, и это стало для него полной неожиданностью. Она хотела исцелить его. Как мило с ее стороны. Ему потребовалось несколько недель, чтобы хорошо себя показать с ней в постели. Он предполагал, что так происходит с каждой новой женщиной. Он был опустошен, и близость впервые так пугала его с тех пор, как ему было двадцать.

Они много говорили о ее отце. Джордж не стал ей говорить о том, что отчасти он был причиной того, что она вообще была с ним. Пусть догадается сама.

– Я совершенно не против его наследства, – говорила она. – Деньги не имеют ничего общего с нравственностью. Не несут в себе никаких моральных ценностей. Нет морали в их зарабатывании, как нет морали в их наследовании, и почти никакой в их незаконном присвоении. Все равно что спросить меня: «Платишь ли ты за воздух, которым дышишь, или паразитируешь на земной атмосфере»?

Потребовалось совсем немного времени, чтобы все обнаружилось.

– Значит, ты дочь мою поебываешь? – спросил Берк.

Услышав это слово, Джордж поморщился и разозлился.

– Нет, – солгал он. – Мы просто друзья. Она очаровательная молодая женщина.

Снова и снова они – Джордж и Кларисса – возвращались к вопросу: почему они оба любят ее отца? Он был самовлюбленным. Красивым. Казалось, его силы неисчерпаемы, и сила его притяжения была такова, что он был небесным телом, вокруг которого вращались остальные, влиял на свет и время.

– Знаешь, что красивее всего Земля выглядит на фотографиях, сделанных с Луны? – говорила Кларисса. – Так-то. Такая большая, прекрасная, необъяснимая. На этих фотографиях нет ни земных ужасов, ни земной боли. То же самое, когда я смотрю на него, не имея с ним дел, не вспоминая о том, что между нами было в прошлом, не испытывая к нему никаких чувств. Просто смотрю на него, воспринимаю, наблюдаю его таким, какой он есть. Он как бессмысленная версия Земли.

– Нельзя позволить ему стать таким же огромным, – сказал Джордж.

– Да ну? Разве он не кажется тебе таким же великим?

– Нет, ни в коем случае.

– Ладно. Тогда повтори это еще пару раз, и, может, тебе удастся меня убедить.

Когда она была маленькой, Берк был на мели и дела его шли хреново, он ее бил.

– Два, три, может, четыре раза, – сказала она. И замолчала. – Может, и больше, я просто не помню. У него такие здоровенные ручищи. Мне до сих пор