его через всю комнату; останки врезались в книжную полку, и какая-то цацка упала на пол и разбилась. Ему хотелось раздолбать что-нибудь еще, но тут вбежала Кэтрин и уставилась на него. Он выпрямился и посмотрел на нее в ответ. Вид у нее был встревоженный.

– Звони айтишникам, – сказал он. – Мне нужен новый ноутбук.

День настал. Он решил, что с него хватит. Пора уволиться. Совсем уволиться, без обиняков. Отойти от дел. Тридцать лет, почти тридцать лет, достаточно.

Все кончилось после одного собрания.

Джорджу не давала покоя мысль о том, что есть разница между удовлетворением насущной потребности, основанной на поведенческой модели и стремлениях среды, общества, культуры, и созданием искуственной потребности, направляя в нужное русло остаточные ностальгические воспоминания об ушедшей среде и культуре, и он сказал следующее:

– Стремление обладать чем-то делает человека несчастным.

Сидевшая рядом Кэтрин поежилась, взглянула на него. Да, он знал, что толку от него все меньше.

– Мы живем тем, что люди стремятся чем-то обладать, – сказал Берк.

– Но нам приходится продвигать идею нежелания обладать ими, и на этом строятся наши продажи. Это ложь в последней инстанции. Заменитель. Дзен. Деревянные стены, татами на полу, пустые комнаты, все то немногое, что у тебя есть – в баночках и мисочках за дверцей шкафа. И белый чай по сто шестьдесят долларов за фунт. С полагающейся церемонией.

– Рукотворная спокойная жизнь, – сказал Берк. – Которая тебе почти что по карману.

– Верно.

– Я бы назвала это конъюнктурной осознанностью, – сказала Кэтрин. – Пребыванием в текущем моменте времени. Вот то, что нужно нашим клиентам. Возможность находиться в конкретном месте и осознание этого. Осознанность. Последняя капля эспрессо, медленно падающая в маленькую чашку.

Она уже разрабатывала рекламную кампанию.

– Тошнит меня уже от всех этих манипуляций реальностью, – буркнул Джордж. – Того и гляди, еще рак заработаю.

– Это не манипуляции реальностью, – возразила Кэтрин. – Просто мы наткнулись на жилу всеобщей потребности.

– Точно, и осознанность того, что мы знаем о ней и разделяем ее, – сказал Берк.

– Я о том, – продолжала Кэтрин, – что мы понимаем: нельзя достичь полного покоя лишь при помощи чашки макиато. Но мы знаем, чего вы хотите, знаем, что вам нужно для того, чтобы создать вокруг себя некое пространство, где вам будет проще, легче, чем в повседневной жизни, полной всякой ерунды. Нам нужны новые чашки. Маленькие, квадратные, белые фарфоровые чашки, может быть, на квадратных блюдцах.

Джордж наблюдал за тем, как директора по маркетингу и рекламе записывают каждое слово. Кое-кто писал на айпадах маленькими стилусами, похожими на гвозди колониальной эпохи.

Когда собрание закончилось, Джордж взял Кэтрин под руку и повел в кабинет Берка.

Направлявшийся к столу Берк обернулся.

– Вот, – сказал Джордж. – Она меня заменит. Я тебе больше не нужен.

– По сути, ты прав, – сказал Берк. – Нам остается обсудить некоторые детали, не так ли?

– Я могу выйти, – сказала Кэтрин. Было видно, что ей действительно хотелось выйти.

– Нет, останься, – сказал Джордж.

– Остались детали, – повторил Берк.

– Деталями пусть юристы занимаются, – отрезал Джордж. – Я хочу ненадолго свалить в Мексику.

– Ты и Мексика, – протянул Берк. – Ты и Мексика – все равно что жирдяй в попытке соблазнить чирлидершу.

– Юристы, – повторил Джордж и оставил их общаться дальше наедине. Как только ее повысят, Берк захочет ее трахнуть. Надо будет ее предупредить.

Он в самом деле улетел в Мексику. Едва не купил себе дом на тихоокеанском побережье: в эллинге бы хватило места для превосходного деревянного шлюпа, который он присмотрел на распродаже в Бока-дель-Сьело. Он вернулся в Нью-Йорк и снова, в порыве отчаяния, связался по скайпу с Клариссой. После нескольких месяцев долгих разговоров он полетел в Женеву, куда она переехала по работе: неправительственная организация, помощь беженцам в Центральной Африке. Он говорил ей, что любит ее и нуждается в ней. Что поможет вырастить ребенка, так как знает, что она хочет детей, даже несмотря на то, что был уже далеко не молод – ему уже было пятьдесят шесть, осенью исполнится пятьдесят семь – для него это не имело значения. Она встречалась кое с кем. Была в него влюблена. Влюблена в определенном смысле, как в эротический объект. Она призналась, что не видит будущего в тех отношениях. Они говорили по скайпу. Часами. Проявив предусмотрительность, она позволила себя навестить. Сейчас она спала.

Джордж пытался заснуть, но не мог. Он поднялся с постели и сел за обеденный стол, в ее квартире было темно. Европейский лофт, единое пространство в виде буквы L. Луна взошла со стороны Франции, на юго-востоке, над левым склоном горы; рождаться всегда нелегко. Но она сумела выскользнуть на небо, и, наблюдая за ней в течение последнего часа, он попеременно видел в ней нечто символическое, историческое, божественное и земное. Какое-то время она светила над городом, а затем, почти пламенея, скрылась за черным облаком. Было чуть больше трех часов ночи.

Он сидел в ее квартире – простой и элегантной, неподалеку от аэропорта, где селился средний класс, несколько удивительно, но она могла себе позволить что угодно, даже особняк в старом городе, если бы захотела, – сидел за ее столом у широкого окна с видом на низкие горы, наблюдая разворачивавшуюся в небе космическую драму. Гора, что была выше, Мон-Салев, виднелась справа. Почти всю ночь я читаю и зимой отправляюсь на юг[152].

Он любил Европу – крепкой любовью, но почти всегда на расстоянии – он никогда не был свободным, он всю жизнь провел в цепях. И вот, здесь и сейчас, он осознал невыносимое. Сзади с кровати слышалось ее шумное дыхание, она тихонько храпела, еле слышно, как младенец, изредка двигаясь во сне. Он слышал каждое движение, отчасти надеясь, что не разбудил ее, а отчасти на то, что она все же проснется и сядет с ним рядом, и он снова ощутит мучительную сладость ее близости.

Он наблюдал за небом: луна переживала второе рождение, явившись из тяжкого черного облака, она побелела и успокоилась, перестала быть жалостливой, охладела. Глаза фиксировали эти перемены, передавая систему образов в мозг.

Его сны: безумные, горячечные сны. Ему снилось, что ее новый любовник изобличил его на страницах «Нью-Йорк таймс», что было абсурдным, почти невероятным – тот был полуграмотным, а на страницах журналов иногда появлялся сам Джордж. Он понимал, что подобный символический поворот событий был плодом его сна. Ему снилось, что она была его (Джорджа) женой, что устроила вечеринку и была недовольна закусками. Он пытался запоминать кодовые слова, чтобы потом вспомнить, что видел во сне, но помнил не