Голова координатора мотнулась, в ушах зазвенело. Покачнувшись, он упал на ковер, чувствуя, как из лопнувшей губы брызнула кровь. Уперевшись обеими руками в пол, он попытался подняться – медлительный, неловкий, грузный. Но тролль не дал ему встать – пнул ногой в бок, швырнув обратно на ковер. Потом ухватил за ворот пиджака, протащил, как мешок, по всей комнате и вышвырнул в коридор, под ноги своему товарищу.

Гриша успел выставить вперед руки и только поэтому не разбил голову о пол. Он проехался на животе по паркету и чуть не сбил с ног второго тролля. Тот, мрачно хмыкнув, легонько пнул ногой пленника, потом ухватил его за локоть и рывком поднял на ноги, чуть не выдернув руку из плеча.

Борода со стоном поднялся на ноги, глянул снизу вверх на ухмыляющуюся рожу тролля, потерявшую обычную невозмутимость, потом вцепился обеими руками в лацканы пиджака своего мучителя. Поджав ноги, Гриша повис на тролле всем немалым весом. Тот покачнулся, наклонился вперед, и тогда координатор оттолкнулся от пола обеими ногами и подпрыгнул. Кудрявая макушка Гриши ударила точно в лицо тролля, расплющив ему нос. От удара тюремщик отшатнулся, бухнулся спиной о входную дверь, вскинул руки. Григорий рванулся вперед, собираясь вцепиться в горло подонку, но удар по уху чуть не сбил его с ног.

– Да что за… – буркнул Борода, отшатываясь в сторону и поднимая руку к пострадавшему вторично уху.

Второй тролль не стал дожидаться, пока его напарник придет в себя. Он ударил Гришу второй раз – кулаком в объемистый живот. Борода попятился в сторону кухни, а взбешенный тролль шагнул за ним. Он взмахнул рукой еще раз, целя пленнику в скулу, но тот отступил еще на шаг, к самой двери кухни. Взбешенный тролль шагнул следом и с ходу ударил ногой в живот Григория.

От сильнейшего удара Бороду отшвырнуло назад. Оторвавшись от пола, он влетел на кухню спиной, ударился о навесные шкафы над плитой и рухнул вниз, на пол, как огромный бочонок. Сверху на него посыпался водопад из посуды и столовых предметов. Грохоча и звеня, разбрасывая стеклянные и фарфоровые осколки, водопад обломков засыпал распростершегося на кафельной плитке Григория. Он шевельнулся, мотнул головой, и в тот же миг на него обрушился сорвавшийся со стены шкаф.

От удара по голове в глазах у Гриши потемнело. Он лежал на полу, придавленный деревянным шкафом, во рту было полно крови, сочившейся из рассеченной губы, а перед глазами плавали зеленые пятна. В ушах все еще стоял звон бьющейся посуды.

– Староват я стал, – едва слышно прошептал окровавленными губами Борода. – Староват.

Тролль, оставшийся в коридоре, что-то крикнул своему товарищу, кажется, что надо заканчивать, пора ехать. Григорий его почти не слышал. Звон в голове превратился в навязчивую мелодию, прилипчивую, как попсовый шлягер. Он его уже слышал, и совсем недавно. Где же это было? А, где-то у Министерства, в какой-то из забегаловок. Кобылин.

Гриша застонал. Конечно, Кобылин попрется в Министерство, это же ясно как божий день. Но он не справится. Это не для него. Не тот масштаб. Он откусил кусок больше, чем способен проглотить. Тролли, ударные отряды, вся эта стрельба и беготня – мелочи. Но то, что сидит в подвале, заключенный номер три, это другое дело. Никто не справится. Никто. Кобылина нужно остановить. Удержать. Этому упрямому сопляку нужна помощь, и прямо сейчас.

Застонав, Борода напрягся, оттолкнулся руками от пола и встал на четвереньки. Шкафчик с грохотом соскользнул на пол, раскрошив в пыль пару чудом уцелевших тарелок.

Стоя на четвереньках посреди кухни, в груде битой посуды и разбросанных ложек, Борода почувствовал, как его глаза медленно застилает багровая пелена.

Тролль, стоявший в дверях, с насмешкой глянул на толстяка, поднявшего голову и взглянувшего в лицо своему тюремщику. Костюм порван, борода в крови, глаза безумные, самого бьет дрожь. А туда же – встает.

– Вежливость кончилась, коротышка, – буркнул тролль, разминая пальцы. – Дело близится к финалу.

Гриша потряс головой, как огромная собака, вытряхивая из кудрей осколки тарелок. Глянув снизу вверх на тролля, он мрачно пробормотал:

– Что бы по этому поводу сказал Кобылин?

Тролль с удивлением глянул на толстяка, не понимая вопроса в принципе. Неужели так крепко приложили его по голове?

– Он сказал бы что-нибудь глупое, – глухим севшим голосом пробормотал Григорий. – Что-нибудь неожиданное. Чтобы сбить с толку. Вспомнил бы какую-нибудь глупую цитату из книжки или фильма…

Оттолкнувшись от пола, Борода сел на корточки, а потом начал подниматься на ноги – медленно, но неумолимо, как наступающий ледник. Его изрезанные осколками руки вынырнули из груды битой посуды, и в правой осталось то, что Гриша нашарил под обломками.

Кухонный топорик с короткой рукоятью. Широченный кусок железа, заточенный с одной стороны, один из тех, какими любят ловко орудовать азиатские повара.

Борода медленно выпрямился во весь свой небольшой рост, расправил широкие плечи, твердо взглянул в лицо опешившему троллю. Вытянул вперед свою лапищу с зажатым в ней топориком и ткнул им в сторону тюремщика.

– Кажется, я знаю, что сказал бы Кобылин, – низким басом прогремел Григорий.

От его голоса затряслись пластиковые окна кухни, задребезжала уцелевшая посуда, словно пытаясь сорваться со своего места.

Коротенькая окровавленная бородка Григория зашевелилась, вспенилась, закипела и в мгновенье ока упала на грудь широченной черной волной, превратившись в настоящую бородищу, достававшую хозяину до самого пояса. Курчавые волосы Гриши встали дыбом и тут же обрушились на его плечи иссиня-черными густыми волнами.

Тролль, стоявший в дверях, попятился. Перед ним стоял маленький толстый человек, заросший волосами, как пещерный дикарь. Его глаза, едва видневшиеся сквозь сальную курчавую челку, горели красным, а огромная ручища, почти не уступавшая размерами лапам самого тролля, сжимала топор. Он по-прежнему оставался старым и толстым. Но больше не выглядел смешным.

Тролль судорожно сунул руку в карман пиджака, попытался вырвать из него запутавшийся в подкладке пистолет и – не успел.

– Барук Казад! – во всю глотку заревел Григорий, сотрясая всю квартиру грубым басом.

И, вскинув топор над головой, бросился на тролля.

* * *

Над верхней ступенькой лестницы поднялась темная волна – шевелящаяся, выстреливающая в воздух тонкими лапками, усеянная блестящими пуговками глаз, в которых светились отблески красной лампы.

Кобылин повел кистью, и автомат, захлебываясь, выплюнул первую струю свинца. Живая волна взорвалась ошметками темной плоти и, как по волшебству, распалась. Теперь Кобылину было видно, что это мелкие, чуть больше болонки, твари. Больше всего они походили на рыжих волосатых пауков. Вот только лапы у них были потоньше, да и головы больше походили на звериные, особенно отличались глаза – совершенно не паучьи, а, скорее, крысиные.

Автоматная очередь заметно проредила первую волну тварей, хлынувших на площадку. Пули разбивали пауков в клочья, как гнилые яблоки, отбрасывали обратно в темноту, отрывали головы, срезали лапы. Но следом шла вторая волна, карабкаясь по останкам своих родственников.