Я не принял своевременно, однако это не означало, что не надо сделать этого хотя бы сию минуту. Я сделал: приказал мику на какое-то время засохнуть. Было опасение, что он вообще не захочет мне подчиниться; но связь моя с ним оказалась достаточно крепкой. Мик выключился — и стены вокруг меня растаяли мгновенно, как будто их никогда и не существовало. И я смог наконец осмотреться по-настоящему, чтобы вновь почувствовать себя обитающим в реальном мире — сколь бы неприятным он ни бывал иногда.

Я обнаружил себя почему-то уже внутри второй, внутренней стены. И передо мною (а равным образом справа, слева и сзади) не оказалось ничего, что заслуживало бы хоть малейшего внимания. Никакого Рынка. Хотя бы самой заурядной барахолки. Никаких дорог. Ни одного строения. Словом — ни малейшего намека на то, что же делать и куда двигаться дальше.

Очень весело, слов нет.

Но я уже понимал, что и это — всего лишь видимость. Пусть и не виртуальная. Этот громадный пустырь передо мною, поросший высокой жесткой желтеющей травой неизвестных названий, — всего только маска, за — или под которой скрывается подлинное лицо этого места, называемого просто Рынок.

На моем уровне, как уже сказано, не было ничего. Наверху — в этом я убедился очень быстро — одно лишь небо с некоторой добавкой облаков, плававших в нем, как мухи в супе. Вывод мог быть лишь один: то, что я искал, помещалось где-то внизу.

Пришлось снова прибегнуть к помощи третьего глаза.

Он очень быстро подсказал мне, в каком направлении нужно двигаться. И я пошел.

Больше никаких помех не возникало. Я подошел к точке, указанной мне третьим глазом и ничем не отличавшейся от окружающего меня унылого пространства. Остановился, готовый ждать.

Но не пришлось. Земля, на которой я стоял, — точнее, круглая, диаметром метра в два, часть ее поверхности без всякого предупреждения стала уходить вниз, унося меня туда, куда я и стремился попасть — хотя и не без некоторого страха перед предстоящим. Я опустился метра на три, площадка остановилась, предоставляя мне возможность войти в кабину, ничем не отличавшуюся от нормального лифта. Кнопок было десятка три, но часть из них показалась мне странной: стрелки на них указывали не вниз-вверх, а в стороны. Похоже, здесь любили заставлять людей сворачивать туда-сюда. Мне они, однако, не понадобились: я не успел еще решить, какой же из них воспользоваться, как дверца скользнула на место и сразу же кабина ухнула вниз.

Спускаясь, я отсчитывал секунды, скорость снижения определил сразу же — она соответствовала скоростному лифту. Замедление началось через четыре двадцать пять, когда кабина остановилась, я успел отсчитать четыре сорок. Дверца распахнулась, и я шагнул в неизвестность.

Неизвестность оказалась круглой, с невысоким — метра два с половиной — потолком, скрытым достаточно ярким освещением и полукруглым барьером, который ограждал не двух парней в форме и с дистантами на боку от меня, но скорее меня от них: барьер охватывал небольшую площадку, на которую попадал любой, вышедший из лифта. Он был совершенно прозрачен, верх его упирался в потолок, так что барьером его можно было назвать чисто условно. Кроме охраны, в круглом помещении не было никого и ничего — только уходившие в четырех направлениях коридоры, широкие и тоже светлые. Я остановился, ожидая какого-то продолжения.

Оно последовало немедленно. Один из парней спокойно смотрел на меня, ожидая, пока закончится сканирование на предмет обнаружения оружия и других свидетельств дурных намерений. У меня ни инструментов для убийства, ни даже самих дурных намерений не было, так что я выказывал не меньшее спокойствие, чем постовой. Другой парень, внимательно глядевший на дисплей, кивнул и шевельнул губами — наверное, произнес что-то вроде «Порядок» или «Чисто»: за барьер звуки не проникали. После этого наблюдавший меня в свою очередь кивнул. К тому времени я успел уже просмотреть скрытую от поверхностного взгляда механику загородки — и, получив разрешение, приложил ладонь туда, куда и надо было, чтобы преграда разделилась на две половины, разъехавшиеся ровно настолько, чтобы я мог пройти, не поворачиваясь боком. Я не замедлил воспользоваться открывшейся возможностью.

Когда я оказался прямо перед вооруженной парочкой, тот из них, что смотрел на дисплей, движением руки остановил меня и сказал в пространство, а вернее — в невидимый мне микрофон:

— Фиксируется вход. Прибыл субэмиссар с Теллуса. Наш номер: шестнадцать — восемь троек — два.

Видимо, в ответ ему что-то сказали, судя по тому, что он помолчал секунду-другую, потом обратился уже ко мне:

— К кому?

У меня мог быть единственный ответ:

— Повидж.

— Повидж, — повторил он и опять послушал. Подтвердил:

— Понял.

И вновь адресовался ко мне:

— Чего же ты через анус лезешь?

Ответил не я, а второй охранник:

— День же не начался еще — куда же ему? Гремучка еще выключена.

— А, верно. Третий коридор (он указал пальцем, хотя над входом и так виднелась большая и яркая цифра), сотню метров на восток, за вторым мостом — круто направо, и читай рекламу. Читать там у вас еще учат?

— Только особо выдающихся, — ответил я. — Вот как я, например.

И нырнул в указанный мне коридор, стремясь побыстрее скрыться с глаз.

Исчезнуть поскорее заставило меня четкое понимание того, что со мной что-то было не так. Произошла какая-то накладка. В мою пользу. Пока. Меня приняли за кого-то, кем я, по моему глубокому убеждению, не был. За какого-то субэмиссара с Теллуса; с Теллуса я действительно был, но все прочее относилось к кому-то другому. Благодаря этой ошибке меня впустили без малейших осложнений — а ведь они непременно должны были быть. Конечно, полагал я, я бы из них выпутался, и тогда у меня возникло бы приятное ощущение того, что все в порядке. Но их не было, а подобные удачи (подсказывал опыт) достаточно быстро превращаются в свою противоположность, и уж тогда выкручиваться бывает куда труднее. Однако выхода у меня не было: не сообщать же вахтенным, приятно улыбаясь: «Ребята, вы ошиблись и приняли меня за кого-то другого, на самом деле я вовсе не ваш, я только собираюсь записаться в мушкетеры». Это было бы уже крайним проявлением идиотизма, я же полагал, что такого уровня еще не достиг — хотя все чаще стало казаться, что нахожусь где-то, совсем уже недалеко от этой вершины. Так или иначе, мне нужно было определиться в этой среде как можно быстрее: сейчас рабочее время еще не началось, людей не видно было, а если и были немногие, то они сидели где-то в своих норках. Постовой, как я подумал, скорее всего докладывал о моем прибытии не какому-то действующему лицу, но просто компьютеру — для статистики, недаром он сказал, что визит фиксируется. Но вот персонал приступит к работе, записи просмотрят — и кто-то быстро докопается до ошибки, потому что субэмиссара ли, или кого угодно другого с моей антропометрией у них нет и быть не может. И к той минуте было бы хорошо найти здесь какую-то зацепку посерьезнее.