Наконец, он пошел в ванную, опустил крышку унитаза ипреклонил колени в молитве. На коленях он стоял и когда в доме что-топеременилось. Шагов он не слышал, но знал, кто-то зашел в его кабинет. Логикаподсказывала единственно возможный ответ. Поэтому, не открывая глаз, держасцепленные руки на крышки унитаза, он спросил: «Финли? Финли из Тего? Это ты?

— Да, босс, я.

— Что он тут делал до горна? Все, даже Разрушители, знали,что Финли-Горностай любит поспать. Но только в спокойное время. В этот самыймомент Пимли принимал у себя Господа Бога (хотя, по правде говоря, задремал,стоя на коленях, когда какой-то глубинный инстинкт предупредил, что он не одинна первом этаже Шэпли-хауза). Конечно же, Пимли не мог грубо оборвать разговорс самим Господом, поэтому закончил молитву: «Даруй мне Твое благословение,аминь!» — и лишь после этого поднялся, поморщившись. Его чертовой спине ненравился этот огромный, далеко выдающийся вперед живот.

Финли стоял у окна, подняв «Миротворца», рассматривая его втусклом свете, поворачивая из стороны в сторону, чтобы полюбоваться изящнойнасечкой на металлических пластинах рукоятки.

— Это тот самый револьвер, что отправил Камерона в мир иной,так? — спросил Финли. — Насильника Камерона.

Пимли кивнул.

— Будь осторожен, сынок. Он заряжен.

— Шесть патронов?

— Восемь? Или ты ослеп? Ради Бога, посмотри на размерыцилиндра.

Финли смотреть не стал. Вернул револьвер Пимли.

— Я знаю, как нажимать на спусковой крючок, умею, и этогодостаточно, когда дело касается оружия.

— Да, если оно заряжено. Что ты здесь делаешь в такой час?Почему мешаешь человеку вознести утреннюю молитву?

Финли пристально смотрел на него.

— Если я спрошу, почему нахожу тебя за молитвой, одетым ипричесанным, а не в халате и в шлепанцах с одним открытым глазом, что ты мнеответишь?

— Я нервничаю. Вот и все. Полагаю, ты тоже. Финли улыбнулся,обаятельно.

— Нервничаешь? А может, лучше сказать, что тебя трясет отволнения, ты не находишь себе места, не знаешь, куда приткнуться.

— Пожалуй… да.

Улыбка Финли стала шире, и Пимли решил, что она искренняя.

— Мне это нравится! Очень нравится! У меня нервы! Нервы!

— Нет, я нервничаю, — поправил его Пимли. — Мы говорим так.

Улыбка Финли поблекла.

— Я тоже нервничаю. Не нахожу себе места. Не знаю, кудаприткнуться.

— Опять отметки на Глубокой телеметрии?

Финли пожал плечами, потом кивнул. Проблема с Глубокойтелеметрией состояла в том, что никто не знал, что именно она измеряла.Возможно, телепатию, возможно (не дай Бог) телепортацию, а может, колебания вструктуре реальности, свидетельствующие о скором крушении Луча Медведя. Никтоне имел об этом ни малейшего понятия. Но за последние четыре месяца, или околотого, оживали все новые и новые приборы, которые ранее стояли темными ипотухшими.

— Что говорит Дженкинс? — спросил Пимли. Сунул «Миротворца»в плечевую кобуру, приблизив нас на шаг к тому, что ты не хочешь слышать, и очем я не хочу говорить.

— Дженкинс говорит то, что выскакивает из его горла налетающий ковер языка, — Финли из Тего пренебрежительно пожал плечами. —Поскольку он не знает, что означают символы на дисках и дисплеях Глубокойтелеметрии, как ты можешь спрашивать его мнение?

— Спокойно, — Пимли положил руку на плечо начальника службыбезопасности. Удивился (и слегка встревожился), почувствовав, что тело подотлично сшитой рубашкой Финли от «Тернбулл-и-Ассера» чуть вибрирует. А может, идрожит. — Спокойно, дружище! Это всего лишь вопрос.

— Я не могу спать, не могу читать, не могу даже трахаться, —вздохнул Финли. — Клянусь Ганом, пробовал и первое, и второе, и третье!Пройдись со мной в Дамли-Хауз, если не возражаешь, и взгляни сам на эти чертовыприборы. Может, у тебя возникнут какие-нибудь идеи.

— Я — администратор, не техник, — мягко напомнил Пимли, ноуже шел к двери. — Однако, раз делать мне все равно нечего…

— Может, все дело в приближении конца, — Финли остановилсяна пороге. — Тут может случиться всякое.

— Возможно, — согласился Пимли, — и прогулка ранним утром непричинит нам никакого вре… Эй! Эй, ты! Ты, там! Ты, Род! Повернись ко мне,когда я говорю с тобой, или ты этого не знаешь?

Род, худосочный парень в старом джинсовом комбинезоне (назаду штаны обвисли и практически побелели от времени и многочисленных стирок),повиновался. На его пухлых щеках хватало веснушек, а в синих глазах стоялстрах. Пожалуй, его можно было назвать симпатичным, если бы не язва, съевшаяполовину носа, а красавцев с одной ноздрей не бывает. В руках он держалкорзину. Пимли не сомневался, что прежде видел на ранчо этого бей-бо, ноутверждать бы не стал: все Роды были для него на одно лицо.

Значения это не имело. Идентификацией занимался Финли, и онвзял инициативу на себя, направившись к Роду, на ходу вытаскивая из-за пояса инадевая резиновую перчатку. Род вжался спиной в стену, еще крепче ухватился заплетеную корзину, и громко пернул, конечно же, от волнения. Пимли пришлосьприкусить щеку изнутри, и очень сильно, чтобы сдержать улыбку, уже начавшуюизгибать губы.

— Нет, нет, нет! — воскликнул начальник службы безопасностии отвесил Роду оплеуху затянутой в перчатку рукой (входить в прямой контакт скожей детей Родерика считалось опасным, слишком многими они болели болезнями).С губ Рола полетели брызги слюны, из дыры в носу — крови. — Не хочу я слышать,что говорит твоя ки'палата, сэй Хайлис. Дыра в твоей голове не намного лучше,но, по крайней мере, от нее я могу ожидать слово уважения. И будет лучше, еслимои ожидания оправдаются.

— Хайл, Финли из Тего! — пробормотал Хайлис и с такой силойударил себя кулаком по лбу, что затылком ткнулся в стену — бонк! Тут уж Пимлисдержаться не смог: рассмеялся. Да и Финли не смог бы упрекнуть его за это попути к Дамли-Хауз, потому что тоже заулыбался. Пимли, правда, сомневался, чтоулыбка эта принесло Роду по имени Хайлис чувство успокоения. Слишком многообнажилось острых зубов. — Хайл, Финли-Смотритель, долгих дней и приятных ночейтебе, сэй!

— Так-то лучше, — кивнул Финли. — Не намного, но лучше. Ачто, скажи на милость, ты тут делаешь, до горна и солнца? И что у тебя вкорзинке, рябина?

Хайлис крепче прижал корзинку к груди. В глазах его застылстрах. Улыбка Финли разом исчезла.