— Зачем «Арвоху» ядерный заряд?

— Вот ты и выяснишь, зачем. Пока только можно делать предположения. Возможно, под этот заряд на Сатве пробурена скважина.

— Какой смысл рвать гору? Неужели они посмеют в центре Европы…

— Подземный взрыв никто не услышит. И не увидит, — со знанием дела сказал полковник. — Ну разве что лёгкий толчок… Была гора святым местом, а станет проклятым. На многие столетия.

Когда Воробьёв ушёл, отказавшись от завтрака, Капитолина пригласила Арчеладзе к столу, но сама есть не стала — смотрела, как ест он.

— Надеюсь, ты не будешь использовать… мои способности только в качестве поварихи? — спросила она.

— Другого дела для тебя я пока не нашёл, — язвительно проговорил полковник. — Нет пока работы… по профилю.

— Неправда, Гриф. Я могла бы тоже пойти в Пловар…

— В твоих услугах там сейчас… нет надобности, — Арчеладзе встал. — Появится — скажу.

Кутасов вернулся из свободного поиска с добычей — привёл человека лет тридцати, одетого в гражданский костюм, но с военной выправкой, что сразу же бросалось в глаза. Его нельзя было считать пленным, поскольку незнакомец внезапно появился на дороге, когда «мосфильмовский каскадёр» возвращался на обсерваторию. Он попросил отвести его к Грифу, и Кутасов, заподозрив провокацию, доставил его с завязанными глазами.

Ни оружия, ни документов при нём не оказалось. Судя же по акценту, он был уроженцем какой-то англоговорящей страны.

— Меня зовут Густав Кальт, — представился он Арчеладзе. — Я служил медиком в батальоне морских пехотинцев, командовал которым известный тебе Джейсон Дениз.

Кутасов подстраховался совершенно правильно: этот парень мог быть из секретной службы «Арвоха»…

— Зачем же тебе понадобился Гриф?

— Я исполнил свой урок и получил новый, от Карны, — внезапно сообщил медик. — Урок Драги — отвести в Гималаи осуждённых ею археологов «Арвоха».

— Их нет на обсерватории, — не сразу признался Арчеладзе. — Я отпустил их на волю.

— Ты сделал это с ведома Карны?

— Нет, так сложились обстоятельства, — уклонился он.

— Это плохо.

— Карна мне дала свободу действий…

— Плохо по другой причине… Теперь эти животные станут бродить по всей Европе, вызывая к себе нездоровый интерес. Это не входило в расчёты Стратига. Появится ещё одно ложное учение о недостающем звене в эволюции человека. Изгои ещё больше погрузятся во тьму.

— А если они будут жить в Гималаях, такого учения не появится?

— Там они живут под охраной, в специальных заповедниках, — объяснил Густав Кальт. — Поэтому до сих пор их никто не может отловить для исследований. Один такой заповедник есть на Алтае, но в Европе только заповедник для безумцев. Ты наделал мне много хлопот, Гриф. Придётся теперь отлавливать, а они уже наверняка расползлись по многим государствам… Я обязан выполнить урок! — он встал. — Скажи своим людям, чтобы они не завязывали мне глаза. Я вижу сквозь любую повязку и даже через собственные веки.

— Значит, это ты сводил с ума морских пехотинцев в зоне? — провожая гостя, спросил Арчеладзе.

— Нет, я никого не сводил с ума, — холодно проговорил он.

— Я видел этого парня, Джейсона… Он — блаженный.

— Почему ты так решил?.. Джейсон поверил в Христа. А разве можно назвать человека блаженным, если он верит в Бога?

— Таков был твой урок — морские пехотинцы обретали веру?

— Нет, Стратиг поручил мне только Джейсона Дениза. Остальные приходили к Богу случайно, только потому, что оказывались на Сатве в благоприятный час и вспоминали детские молитвы. Вот они становились блаженными. Я не хотел их контролировать, а психика современного человека не выдерживает проявления божественного света. Из тёмной пещеры выходить следует всегда осторожно. Джейсона я вывел на свет в несколько приёмов, поэтому его рассудок не помутился.

— Но зачем это нужно? Или это просто способ вербовки агента? Думаю, его военная карьера после Боснии закончится. Он не может убивать, не может поднять руку на человека.

Густав Кальт вернулся от порога, спросил с нескрываемым горячим интересом:

— Это ты точно знаешь? Ты в этом убедился?

— Да, и не один раз. Он не способен даже подраться, начинается тошнота и рвота. Его выворачивает наизнанку.

— Прекрасно! Это говорит о том, что я хорошо исполнил свой урок.

— Не вижу смысла в твоей борьбе. Привести к Богу какого-то безвестного офицера морской пехоты… Куда ему теперь? В священники?

— Ты рассуждаешь, как воин. Тебе нужен сразу же конечный результат, нужна победа. Возможно, Джейсон станет священником, а возможно…

— Так ты тоже не знаешь цели своего урока?

— Её знает единственный человек — Стратиг. Это его замысел. А что станет с Джейсоном, мы сможем увидеть лишь через несколько лет. Я бросил семя в возделанную ниву, а каков будет плод — время покажет.

Густав подал руку и, неожиданно отвлекшись, задержал взгляд на лице Арчеладзе. Глаза его сначала были пристально-холодными, затем медленно потеплели.

— Гриф!.. Ты знаешь свой рок? Тебе предсказывали судьбу?

— Нет, свой рок я избрал сам, — усмехнулся полковник.

— Почему?

— Потому что я вольный, и сам себе задаю уроки, предсказываю судьбу…

— Жаль, — он отвёл взгляд, выпустил руку. — Мне будет очень жаль тебя, Гриф… Ты возьмёшь тяжёлую ношу. Ты донесёшь её…

— Молчи!.. Я не хочу знать будущего.

— Вольному — воля, — гордый, холодный Густав Кальт неожиданно поклонился ему и ушёл без оглядки.

Воробьёв вернулся глубокой ночью, в сильный, густой снегопад, что, собственно, и помогло ему добраться до обсерватории через американскую зону, напрямую. Он не вошёл в дом, а свалил с плеч ношу — тяжело раненного и умершего по дороге бойца из группы Кутасова, постучал в открытые двери и сел на ступеньки крыльца.

Он был красный от крови с ног до головы, чужой крови, пропитавшей насквозь одежду и доставшей до тела. Розовый липкий снег сваливался с него ломтями, от спины поднимался столб пара; он сидел и, механически двигая рукой, гладил волосы мёртвого. Воробьёва на подходах к посёлку заметил наблюдатель, и потому «каскадёр» со своими ребятами прибежали первыми. Стояли вокруг молча, светили фонарями под ноги, чтобы не слепить, тянули влажные сигареты.

Арчеладзе вышел минутой позже, так же молча посмотрел убитому в лицо, попытался закрыть ему глаза — не вышло, веки поднимались, и было ощущение, что мёртвый дремлет.

— Вот, — сказал наконец Воробьёв. — Взял с собой парня… со знанием английского, немецкого и итальянского…