— Рассказывай, — бросил полковник. — Что говорят в штаб-квартире?

— Смотри, что говорят, — огрызнулся тот, кивая на убитого. — Туда на выстрел не подойти! В охране не пехотинцы, а такие псы!

— Ладно, не пугай. Давай всё по порядку.

— Весь Пловар контролируется патрулями, вокруг штаб-квартиры двойное кольцо негласной охраны, и не из морпехов… Их сняли, видимо, после того, как мы взяли археологов. А эти работают как охотничьи собаки, верховым чутьём… Нас засекли ещё на подходе, но пропустили через оба кольца. Ну и взяли в оборот…

— Оглянулся бы хоть пару раз, — проворчал Арчеладзе. — Если глаз на затылке нет.

— Никанорыч!.. Я знаю своё дело. У них аппаратура! — он выдернул из кармана прибор размером с ладонь, напоминающий телефонную трубку начала века. — Я такой и не видел!.. Ловит всё, что шевелится. На километр!.. Окна в штабе с защитой, стёкла не послушать, антенны на крыше — тоже. Есть каминная труба, но попробуй доберись до неё!.. В общем, назад прорывались с боем. Как начали нас с рук на руки передавать!.. Отстреливались до самой зоны. Не пошёл бы такой снег, обоим труба… А так глянуть — всё тихо-мирно, и вывеска — Гражданская полиция ООН. Лимузины ползают с такой же надписью…

— Товарищ полковник! — вдруг подал голос Кутасов. — Пока снег идёт, может я схожу в это гнездо, почищу его?

Бойцы смотрели выжидательно, снизу вверх, стоя на нижних ступенях. Арчеладзе молчал, и это вдохновило «каскадёра», начал давить.

— Они сейчас не ждут. Войдём тихо, стрелять не будем…

— Никуда не пойдёшь, — отрезал полковник. — Найди доски, сделайте гроб. Утром схороним.

— У меня свой счёт, товарищ полковник, — напомнил Кутасов. — Двое убитых, один ранен.

— Это много, Серёжа! Так пойдёт, твоей группы на год борьбы не хватит. А воевать ещё долго…

— Нет, я такого случая упустить не могу! — вдруг заартачился «каскадёр». За одного положу десяток! Мужики!..

— Отставить, — тихо проронил полковник. — Мне не нужны их трупы. А нужно мне — знать, какие речи ведут в этой штаб-квартире. И так уже нашумели…

— Можно было бы и без шума, — глядя исподлобья, проговорил Воробьёв, и Арчеладзе понял намёк.

— Долго думал? Умник…

— Долго… Нёс парня и думал. Всю дорогу.

— Ещё подумай!

— Никанорыч!..

— Отставить! Я повёл вас. Я принимаю решение.

В этот миг он вдруг отчётливо осознал слова Капитолины об истеричности. Сейчас жар горячего сердца был у этих мужиков выше разума. Ими владела мысль души — порыв, сиюминутный всплеск эмоций, на первый взгляд, благородный гнев, однако способный только красиво навредить делу.

Вспомнились спокойные, холодные и мудрые глаза медика Густава Кальта…

— Тело погибшего подготовить к похоронам, — распорядился ой. — Оплакивать после победы.

Кутасовские бойцы неожиданно покорно вняли его словам, переглянулись, тут же сняли с петель наружную дверь, переложили на неё убитого, распрямили ноги, сложили руки и понесли под густую завесу снега.

Воробьёв отряхнулся, вошёл в дом, и здесь при ярком свете вдруг увидел себя окровавленного, встал, растопырив руки. В этот момент в коридоре появилась Капитолина.

— Я включила титан, — буднично сказала она. — Вода уже тёплая. Тебе нужно вымыться, Врабий.

Он только сверкнул глазами.

— Премного благодарен, барышня!

Выждал, когда она уйдёт к себе в комнату, и ногой распахнул дверь к Арчеладзе.

— Никанорыч!.. Я не стал при мужиках говорить. А сейчас скажу!

— Знаю, что ты скажешь.

— Это единственный выход, Никанорыч! Если они умеют проводить через охраняемую зону, по минным полям…

— Умеют.

— Так в чём же дело?.. Знаю, ты бережёшь её принципиально. Воевать — наше дело…

— Ничего ты не знаешь!

— Ты её любишь. Но ты сбежал, когда она появилась здесь. Значит, она не принадлежит… тебе. Впрочем, и себе тоже. Я же вижу! Она одержимая!

— Она пойдёт с удовольствием, — подтвердил Арчеладзе. — А какими глазами потом мы станем смотреть в её глаза? Ты подумал? Два мужика посылают бабу на дело, которое не могут сделать сами.

— Иного выхода нет, Никанорыч. В Пловаре гнездо «Арвоха», это точно. Так охраняют лишь сверхсекретные службы.

— Я знал это, потому и послал тебя.

— Откуда, Никанорыч?.. Я по дороге думал. Нёс этого парня со знанием языков и думал… Откуда?

— Всю прошлую ночь я гулял в корчме с одним офицером, — признался полковник. — Бывшим командиром батальона морской пехоты. Естественно, он американец, хотя имеет отдалённые русские корни. Эмиграция первой волны.

— Гулял?

— Можно сказать, пьянствовал. Он оказался хорошим мужиком.

— Сегодня такие же хорошие мужики гоняли нас в горах, как зайцев!

— А вчера мне было хорошо. Сначала было очень плохо, и ты знаешь, отчего. Когда столкнулись с ним на дороге, вдруг всё отлетело, обсыпалось…

— Никанорыч! Но ты же мог его раскрутить по большому счёту! — вдруг зажёгся Воробьёв. — По пьянке из человека можно вытащить многое, если не всё. А командир батальона много чего знает.

— Понимаешь, мысли такие были, — подумав, сказал Арчеладзе. — Только я не имел права раскручивать этого парня.

— Какие права, если идёт война?!

— Война-то идёт, но не с ним. Он уже не способен воевать, потому что… верит в Бога. И просил меня, безбожника, убить его врага. Не знаю, грешно это с точки зрения веры или нет — просить другого человека убить. Но он просил искренне. Его враг — это и мой враг. Наш. Враг рода человеческого. И я пощадил этого парня, обещал исполнить просьбу.

— Да, это благородно, по-гусарски, — горько усмехнулся Воробьёв. — Только цена благородства высокая — человеческая жизнь. А мужик был — умница. Два верхних образования, двое детей… Даже могилы никогда не увидят.

— Не ной, кошкодав. И так тошно.

— Что ты собираешься предпринять?

Он снова намекал на Капитолину. Однако не услышав ответа, подумал, хотел вывернуться.

— Давай отпустим Кутасова? Снег наверняка будет до утра… А их, шакалов, можно резать! Один вчера наскочил… Должно быть, возмездие!

— Это мой урок…

— Что? — насторожился Воробьёв. — Твой урок?.. Тоже стал играть этими словами — рок, урок!

— Не играть, Володя. Тут высокий смысл! Урок… Какая неизбежность в этом слове. И я исполню его.