— Поесть дадут? — спросила она. — Я сегодня пообедать не успела.

Это всем показалось удивительным. В первый день в больнице никто обычно не ел.

Ужин еще не привозили, но еда нашлась и у Зои, и у Галины.

— Конфетку к чаю возьмите, — протянула свою коробку Анна Николаевна. — Где ж это вас так отделало? — первая спросила она.

Обычно люди подробно рассказывали о своих травмах. Женщина ответила неохотно:

— На стройке, где ж еще… Брус на ноги свалился.

— Переломы?

— Кто их знает. Ничего не сказали. А больно.

— Еще бы не больно, — в палату пришла сестра Шура, — почти что всю плюсну раздавило, да на второй трещины наблюдаются.

Она приладила к спинке койки табличку с именем и температурным листком.

— Так что полежите теперь у нас, Клавдия Степановна Трайнина.

— А сколько лежать-то?

— Недели две здесь. Потом с гипсом два месяца дома, и обратно к нам.

— Это никак невозможно, — спокойно сказала Клавдия Степановна, — мне к Новому году объект сдавать.

Протяжно вздохнула Анна Николаевна:

— Были у нас тут такие. Тоже к Новому году домой собирались.

— Что вы, это совсем другое, — укоризненно одернула ее Галя, — кости долго срастаются, — пояснила она.

— Ну, я думаю, в каждом деле скоростные методы есть. Медицина тоже не стоит на месте.

— Конечно, — объяснила Галя, — вот Зоя Георгиевна на пятнадцатый день после операции встала, а Анна Николаевна с таким же переломом два месяца лежала.

— Не делают операцию на плюсне-то…

— Понадобится — сделают. А позвонить отсюда можно?

— Это уж когда ходить будете. По автомату.

— Мне сейчас надо. Неужто и телефона нет? И что стоит розетку отвести?

Одни и те же проблемы! Сейчас Зоя не могла ни говорить о них, ни думать. Оставили бы все ее в покое.

— Тогда я напишу, а вы зачитайте. Терехин подойдет. Я ему велела у телефона ждать.

Она не просила и не распоряжалась. Позвонить было необходимо. Во всей палате это могла сделать только Зоя, и потому Клавдия Степановна обращалась к ней. Без просьб и благодарности она взяла у Зои самописку и бумагу. Писала долго, крупным, разборчивым почерком, нумеруя пункты.

Маслюкова с бригадой перебросить на второй корпус… И подробно расписала, что им там делать. Потом целую страницу насчет электросварщиков. Бетонные плиты предписывалось спрятать, и чтобы Анущенко не знал. Послать Федорова на завод насчет каких-то специальных дверей. Все это заняло почти две страницы убористого текста. В конце наказ — явиться назавтра в больницу — и приписка насчет раствора, что-то вроде кулинарного рецепта. А потом, между прочим, сообщение: «С недельку придется полежать».

У автомата собралась очередь.

— Неужто все? — ехидно спросили ожидающие, когда Зоя перевела дыхание и с другого конца провода ей ответили: «Учтем. Понятно. Ясно».

— Что скалишься, человек дело говорил, а не ля-ля… — вступился кто-то за Зою, и ей вдруг стала приятна эта невольная причастность к настоящему человеческому делу.

Клавдия Степановна лежала, заложив руки за голову. Коричнево-медный цвет лица уже не казался здоровым. Вокруг глаз чернели круги.

— Завтра с утра еще придется в контору позвонить, — сообщила она.

— Так и будете отсюда с делами управляться?

В вопросе Анны Николаевны удивление соседствовало с легкой долей насмешки.

Клавдия Степановна этого не заметила:

— Трудно без телефона. Может, разрешат? Мои ребята за полчаса провели бы.

— Вы вроде Наташки. Девчонка одна тут лежала. Все о телевизоре мечтала.

— И телевизор неплохо. Должно какое-то отвлечение от боли людям быть.

16

В этот день Зоя впервые так долго была на ногах. Она улеглась в свою постель, как усталый зверь заползает в привычное логово. Койка создавала иллюзию одиночества, а закрытые глаза, по законам палатной этики, значили то же, что табличка на дверях дома: «Не беспокоить».

В том, что она завтра уедет из больницы, Зоя не сомневалась. Ей только хотелось скорее пройти через праздничность этого события. Чтобы все приветственные возгласы, охи, ахи, визиты и даже встреча с Сережей были уже позади, потому что за этим должна была наступить ее настоящая, смутно еще видимая жизнь.

Сегодня она отдала, отшвырнула свое главное, приобретенное за время болезни оружие. Оно было вроде детского пугача — фальшивым. И все последние годы ее жизни были фальшивыми. День за днем она заставляла себя молчать и ждала. Ждала, когда исчерпается, пройдет это увлечение, прихоть, порыв. Жизненный опыт заставлял ее верить — все подобные чувства угасают тем скорее, чем меньше им противостоять.

Ничего не прошло. Она снова видела Леонида, самозабвенно прижимающего к уху телефонную трубку, и снова плакала от тяжелой несправедливости.

Ведь только она одна, Зоя, знала, что ему надо. Обдуманно, неустанно работала над устройством их жизни, над обогащением его души. Не карьера, не заработок, а только выявление и развитие всех возможностей — вот о чем была ее забота.

И сейчас видимость благополучия можно тянуть и тянуть. Но к чему?

Теперь ее ждет одинокая жизнь с подрастающим сыном, которому скоро не будет до матери никакого дела.

Подростки, особенно мальчики, плохо управляемы. У них свое время, своя жизнь.

«Все ничего, но ужасно тоскливо одной возвращаться из театра» — глупые слова, услышанные давно от малознакомой женщины. В них заключено жалкое, мелкое, бабье, но как от этого отрешиться? Как сделать себя неуязвимой? Как собрать свой внутренний мир для сознания правоты и гордости своего одиночества?

Трудно отдать единственного, родного человека, который с юности разделял с тобой и радости и тяготы жизни.

«А ведь его еще и в спину подтолкнуть придется», — невесело усмехнулась про себя Зоя. И снова возмущение, боль и протест вылились в безответные вопросы: за что? почему?

Так и не могла она понять, чего не хватало ее мужу в ее доме.

А затем неотвязно приходило и укреплялось трезвое, жесткое решение:

«И упакуешь, и в спину подтолкнешь…»

Рядом глухо стонала женщина.

— Сил нет терпеть, как больно, — сказала она, как только Зоя открыла глаза, — и почему ни один врач не идет? Надо же помощь дать.

Зоя вспомнила свои первые часы в этой палате:

— Сейчас вам ничем не помогут. Терпите.

— Как же так? Во всех газетах пишут, какие успехи у медицины. А тут, значит, ничего не сделают?

— Вы можете быть уверены, что вас вылечат. Но здесь свои законы. Сегодня вам врач не нужен.

— Как же не нужен, когда больно? И гипс очень туго наложили, давит, аж кровь стучит.

— Кажется это, — тихо сказала Анна Николаевна.

— И всю спину разломило…

Сознавая бесполезность своего действия, Зоя поднялась на костыли и пошла к дежурной сестре.

— А что