Князь почесал затылок:

— Да знаешь, Василий, не узнал я Москвы. Тут у вас праздник какой-то иль чё случилось?

— Случилось! — боярин не то закряхтел, не то засмеялся. — И тута, как подсказывает моё сердечко, не обошлось без твоей руки! — глазки боярина прищурились.

Князь искренне удивился:

— Моя рука?

Боярин опять захихикал, видя не только удивление гостя, но и его растерянность, и внезапно закашлялся. Он поспешно вытащил тряпицу и уткнулся в неё. Прокашлявшись, заговорил:

— Ты не забыл, как тогда напугал нас князь Евнутий?

Князь хорошо это помнил, будучи у Симеона в гостях. Помнил и его слова, что у того нет тайн от него, Пожарского. Андрей стал что-то домысливать, но точно угадать не мог, понимая, что случилось что-то хорошее и связанное с тем сообщением литовского князя. Но что?

— Неуж Чанибек выполнил своё обещание и сделал литовскому посланцу от ворот поворот?

Боярин опять раскашлялся. Когда закончил, Пожарский сказал:

— Придётся тебе, боярин, всё ж ко мне ехать. У меня баня... Ух! Напою я те крутым кипятком с китайским листом да с медком, настегаю берёзовыми прутьями на горячей соломе, вмиг твоя хворь пройдёт.

Боярин посмотрел на него серьёзно, словно увидел друг ого Пожарского, и ответил:

— Мовня и у мня есть. Но то, что ты сказывал, попробую, особенно горячую солому. Ладноть... Внезапно появилась полная невысокая женщина с раскрасневшим лицом. В руках на подносе она держала жареного поросёнка. Из-за её широкой спины выступали людишки с разной снедью.

На лице хозяина появилось торжествующее выражение: мол, знай наших. Сказал быстро, быстро и сделали.

Когда заставили стол сдой и людишки удалились, боярин поднял бутылку, осмотрел её. Что-то ему не понравилось. Взял другую. А бутылки были непростые, заморские. Боярин сам разливал вино в тонкие фигурные бокалы. Да, таких не у каждого князя найдёшь. Небеден боярин, небеден. Разлив вино, хозяин аккуратно поставил бутылку. Взяв один из бокалов, передал его гостю, другой поднял, и сказал, не глядя на Пожарского:

— Ну что, Андрей...

По такому обращению князь понял, что боярин не унизил его, а наоборот, признал своим. А это многого стоит, уж больно высоко положение этого боярина.

— ...ты сказал, чё у нас уж не праздник какой? Праздник! И в етом есть и твоя заслуга.

— Извини, боярин, не пойму я те.

— Ты мня, князь, извиняй. Етот чёртов кашель... Я тя спросил про Евнутия. Умён ты, князь, сразу понял, сказав, что хан сделал литовцам от ворот поворот, не только ето. Он повязал енного князя.

— Литовского? — зачем-то уточнил Пожарский, делая удивлённый вид.

— Да, да, литовца, Коранта.

— Наверное, Корианта, — поправил князь.

— Ты, прав, Ко... Корианта, — почему-то с трудом произнёс боярин.

— Повязал? — переспросил Пожарский.

— Повязал и приказал отвезть в Москву, — почти торжественно ответил боярин.

— И его привезли?

— Привезли, князь!!

— А народу-то чё радоваться? — Пожарский пожал плечами. — Иль наш народ любой причине рад, чтоб напиться?

— Не-ет, князь, — боярин поводил пальцем, — не надоть так о нём думать. Народ у нас... умён. Не щитай, князь, его быдлом, как некоторые зовут.

— Ты прав, боярин. Я достаточно пожил средь етого «быдла». Скажу те, всякий там народ, как и средь нас, — вставил Пожарский.

Боярин одобрительно мотнул и продолжил:

— А празднует он... мир, радуется, что с Ордой и дальше дружба будет. И ни в какой сговор хан вступать не желает. И противу нас дружить не хотит. А ето и есть наша победа, к которой приложена и твоя рука. Вот за ето и давай....

— Подожди, Василий, — князь поднялся, — не пойму, в чём моя рука? Ты всё «моя рука» да «моя рука».

Боярин не без хитрости посмотрел на гостя.

— Ты седай, князь, седай, — и рукой несколько раз показал, что тот должен присесть.

Князь уселся. Василий поставил бокал на место и, опершись обеими руками о стол, заговорил, прищуря один глаз:

— Не подскажешь ли ты, хто после встречи с Евнутием вдруг внезапно исчез?

Не видно было из-за смуглости княжеского лица, что тот покраснел. Но пожал плечами.

— Скрытный ты, князь, человек. Иль простой. Я чё-то не пойму. Другой бы раструбил на всю Русь. Аты... — боярин покачал головой, — хто о том знает? Симеон да я!

Так назвав великого князя, боярин многое сказал об их отношениях. Князь не вытерпел и поднялся:

— Да какая моя заслуга, будь у нас не такой великий князь, как Симеон, а такой, как тверской Александр, чё бы было? А?

Боярин облизал губы и ответил:

— Тут ты, князь, прав. Симеон у нас по-настоящему великий. Так... — он протянул руку к бокалу. — Так выпьем за великого князя, который, идя по стопам свойво отца, сумел так поставить себя перед Ордой, что сравниться с ним не может нихто. За Симеона, великого князя, — боярин лихо осушил бокал.

Потом помянули Калиту, пили за боярина Василия, за князя Пожарского. Боярин уже не кряхтел и было видно, что выпитое пошло ему на пользу. Взяв бокал, он зачем-то посмотрел на свет, потом заговорил:

— Что я тебе скажу, князь... — он замолчал, поглаживая бокал, потом спросил, — ты к Симеону ещё не заезжал?

Этот вопрос несколько удивил Пожарского, который в начале их встречи сказал, что он к нему прямо с дороги. Но говорить об этом не стал, а просто ответил:

— Думаю заехать поздравить. Дело он великое сделал.

Боярин улыбнулся:

— Правильно. Это многое тебе дастся...

Но боярин не договорил.

Пожарский был не первый, кто пришёл поздравить Симеона. И Пожарскому долго пришлось ждать. Когда он вошёл, князь встретил его довольно сухо. Но когда он узнал, что тот только что приехал из своего имения, настроение Симеона на глазах переменилось. Он подхватил князя под руку и новел в трапезную. Дорогой он заговорил:

— Князь, это и твоя заслуга, что сегодня у нас праздник. Кориант у нас. Нет союза татар и литовцев. Признаться тебе, я его боялся.

В едальне было пусто, хотя стол был богато накрыт. Видать, мало кто мог попасть сюда. Симеон никого не стал звать и сам хозяйничал за столом. Выпивая, он с болью в душе признался, что людей, на которых он может положиться, у него очень мало. Случай с Алексеем Хвостым он никак не мог забыть, так сильно на него это подействовало.

— Вот ты, Андрей, да ещё есть кой-кто. Должны подъехать. Вот так, — жаловался великий князь. — А всё жадность, хапужество... всё мало. Глаза у всех завидущие. Даже противно... Нет, подальше от таких завистников.