Там же было сказано следующее:

Одним из немногих, кто пытался противостоять давлению, которое на него оказывали, был шестидесятилетний Рембо де Карон. Как командор Кипра он, очевидно, считал себя более стойким, чем стареющие счетоводы и крестьяне из Франции[651]. Рембо был допрошен в Париже на следующий день после Гуго де Пейро. Первоначально он отказался признаться в каких-либо недостойных деяниях, сказав, что принял обеты бедности, целомудрия и послушания и «никогда не знал и не слышал о чем-либо злом или бесчестном, происходившем при приеме братьев или в ордене». Это немногословное и совершенно неудовлетворительное заявление, сделанное в присутствии брата Николя де Энеза, было занесено в протокол. «Но позже в тот же день» командор признался во всем[652]. Очевидно, инквизиторы знали, как сломить даже закаленного крестоносца. Тем меньше надежды это оставляло другим, и признания потекли рекой. От совсем молодых людей до морщинистых стариков, от высших чинов до простых работников – братья-тамплиеры один за другим признавались одетым в черное дознавателям в одинаковых богопротивных поступках: недозволенных поцелуях во время тайных церемоний, плевании на крест, отречении от Христа, совокуплении друг с другом, поклонении идолам. Почти все до единого они рассказали своим мучителям именно то, что те хотели услышать[653].

* * *

Быстрота, с которой тамплиеров схватили и заставили сделать признания, была ключевым элементом стратегии французов. Устроить облаву на тамплиеров было труднее, чем на французских евреев: слухи и предрассудки не так действенны, когда речь идет об ордене, тесно связанном с движением крестоносцев и глубоко внедренном в христианское сообщество по всему королевству. Тут надо было действовать стремительно и обезвредить тамплиеров прежде, чем они сумеют организовать серьезное сопротивление.

25 и 26 октября 1307 года, после признания, сделанного Жаком де Моле, великий магистр и другие высокопоставленные тамплиеры были вынуждены повторить рассказ о своих злодеяниях перед специально приглашенной группой богословов и студентов Парижского университета. Репутация и связи этих людей в других королевствах должны были способствовать распространению предлагаемой королем версии событий и ее закреплению в массовом сознании. Это была образованная аудитория, так что выступление перед ней могло стать для Жака де Моле и его соратников возможностью оказать сопротивление. К несчастью, на этом этапе магистр тамплиеров был совершенно сломлен: он решил, что единственно возможным путем к спасению будет исполнение всех требований короля. Поэтому он повторил свое признание перед учеными и назвал короля Франции всевидящим, «несущим свет». Затем он согласился на то, чтобы от его имени разослали письма, призывающие других тамплиеров последовать его примеру и сознаться. Словом, он совершенно отказался от попыток защитить доброе имя ордена в надежде, что, получив желаемое, преследователи оставят его в покое и обратят свое внимание на следующую жертву.

Будь у Жака чуть больше политического чутья, он, возможно, понял бы, что желание Филиппа очернить тамплиеров вовсе не разделяют другие монархи. Организовав себе поддержку интеллектуалов в Париже, французский король написал Хайме II Арагонскому и новому королю Англии Эдуарду II (взошедшему на престол летом 1307 года), рассказал им о результатах проведенного дознания и призвал также начать гонения на тамплиеров. Но оба короля не проявили понимания. Другой корреспондент Хайме II, написавший королю Арагона из Генуи, дал вполне практическое объяснение ситуации: «Папа и король сделали это для того, чтобы получить деньги [тамплиеров], и потому что они желают создать один орден госпитальеров и храмовников… командовать которым король хочет поставить одного из своих сыновей»[654].

Папу римского решительные действия Филиппа IV привели в замешательство. Климент V был ослаблен болезнью и проходил лечение, но он не мог оставить без внимания атаку Филиппа на орден Храма и папскую власть. Одно дело, когда папа выступает союзником французской короны, и совсем другое, когда его обводят вокруг пальца. Через три дня после признания, сделанного Жаком де Моле, Климент написал королю из Пуатье вежливое, но полное возмущения письмо. Действуя осторожно, он сперва похвалил беспримерную святость Капетингов, королей, подобных «сияющим звездам», но тут же указал Филиппу на то, что их благочестие всегда проистекало из «мудрости и послушания», но прежде всего из понимания, что в делах, где «могут пострадать люди церкви, лучше… предоставить все церковным судам»[655].

Возможно, предполагал папа, это ускользнуло от внимания Филиппа. «Пока мы были далеко от вас, вы простерли свою длань к людям и имуществу тамплиеров; вы даже посадили их в тюрьму». Затем Климент ясно давал понять, что знает о пытках, которым подверглись братья: «Вы пошли дальше, прибавив к страданиям заточения другие страдания».

Его разочарование было тем сильнее, сообщал Климент Филиппу, что он был более благосклонен к нему, чем все остальные «епископы Рима». К тому же он прежде уже говорил королю, что намерен сам расследовать дело тамплиеров, однако тот арестовал «указанных лиц и их имущество, которые находятся под прямой защитой нашей и Римской церкви». Теперь папа хотел взять под свою опеку всех узников тамплиеров и их имущество и руководить расследованием. «Мы горячо всеми силами желаем очистить этот сад Церкви… чтобы не осталось следа этой нечисти… если таковая имеется, сохрани нас Господь!»

Папа мог быть изнурен болезнью и скомпрометирован тем, что его резиденция находилась во Франции, а не в Риме, но он не собирался превращаться в прислужника короля Франции, тем более что этот король решил уничтожить воинство Церкви, потому что ему так захотелось.