Мой самодельный вымпел медленно приближался, и вместе с ним ядовитой змеей поднималась в душе тревога. Все-таки зря оставил Хенрика с Саялат! Интуиция просто вопит, что не следовало этого делать. Последние метры до шалаша я крался как вор, хотя хотелось мчаться со всех ног. Около шалаша никого не видно, и я с замиранием сердца заглянул внутрь. Две неподвижные фигуры лежат в разных углах, и я, оцепенев, некоторое время смотрю на них, пытаясь убедить себя, что все хорошо, что они просто спят.

Наконец, решившись, вползаю в шалаш и, стараясь не поворачиваться спиной к ханше, приподнимаю платок, которым прикрыл Хенрика от назойливых насекомых. Вроде дышит. Жилка на шее бьется так слабо, что у меня что-то переворачивается в душе. Неужели у Ортензии интуиция сильнее моей? Почему она так не хотела, чтобы брат шел со мной на это задание? И почему я не почувствовал в этот раз опасности? А Саялат, которая тоже всегда что-то чувствует, почему она в этот раз сразу не догадалась, чем грозит ей двигающаяся в нашу сторону странная процессия?

Внимательнее присмотревшись к закрытым глазам женщины, понимаю, что она действительно спит. Наверное, зря я подозревал ее в чем-то недобром, но в моем деле иначе нельзя. Лучше обидеть кого-нибудь необоснованным подозрением, чем проявить беспечность. Для собственного здоровья лучше.

Потрогав на всякий случай мага и удостоверившись, что кожа его нормальной теплоты, устраиваюсь рядом с ним, лицом к ханше. Не слишком удобно, но другого места нет. А остаться сейчас под открытым небом я не пожелал бы и врагу. Не по-осеннему жаркие лучи солнца уже раскалили песок и воздух, заставив спрятаться в жиденькой тени кустиков всех обитателей этих скудных земель.

— Воды не нашел? — Заданный женским голосом вопрос заставил меня мгновенно распахнуть глаза и сесть.

— Нет. — Голос сиплый, как будто простуженный.

Наверное, я все-таки проспал несколько часов, раз наше убежище уже накрыла тень от холма. Да и жара начинает понемногу спадать. Саялат уже выбралась из шалаша и сидит на высохшем кустике травы, похожая в своей голубой полупрозрачной читэру на печальную птицу с перебитыми крыльями.

— Скажи… Мы ведь умрем здесь, да?

Вот умеет она подбодрить в трудную минуту, ничего не скажешь.

— В мои планы это не входит, — сухо отвечаю я.

— А что входит в твои планы? — с печальным презрением фыркнула женщина. — Вот я точно знаю: строить планы на жизнь — самое глупое занятие, какое только можно придумать.

— И ты никогда не мечтаешь, и не загадываешь заранее, и не делаешь все, что можешь, чтобы осуществить свои мечты? — в тон ей хмыкнул я.

— Я делала так всю жизнь. И ни разу не вышло по-моему. Ты думаешь, я о многом мечтала?

Похоже, эта тема волнует ханшу всерьез, и мне нужно очень постараться, чтобы она не закрылась и не замолчала. В такие минуты, когда человек ощущает эфемерность своего бытия, он готов вывернуть наизнанку душу, чтобы объяснить хоть кому-нибудь смысл своих стремлений и поступков.

— А о чем ты мечтала? — примирительно вздыхаю я, устраиваясь на соседней кочке.

— Всего-навсего о любви… О муже, своем доме, детях, внуках… Нет, не о богатом муже, я никогда не хотела богатства. У нас на островах никто за богатством не гнался, а мой отец был вождем, и у нас все было, что нужно для жизни. Мне тогда было тринадцать… И в то лето я вдруг заметила, как хорош и строен один парнишка, как ладно на нем сидят простые штаны, как блестят под солнцем загорелые плечи… Он стал сниться мне по ночам, а утром я просыпалась счастливая и смущенная своими видениями… Но все закончилось не так, как я мечтала. Вскоре пришел большой корабль… много больше наших лодок. Люди, приплывшие на нем, целый день угощали наших мужчин вином и невиданными кушаньями, одаривали бусами и ножами. А потом начали торговать. Они доставали невиданные ткани и украшения, посуду и вино. Но вместо раковин, бывших нашими деньгами, брали девушек. Я всегда была сообразительнее других и, едва заметила загоревшийся взгляд отца, когда в его ладони лег блестящий кинжал, тут же сбежала в лес. Там у меня было на дереве тайное местечко вроде гнезда. Домой я вернулась лишь через два дня и только после того, как побывала на берегу и не увидала в бухте корабля. Но отец оказался хитрее. Меня схватили, едва переступила порог родного дома. Несколько матросов специально остались караулить. Их капитан, оказывается, меня сразу заприметил. И даже судно нарочно в другую бухту отвел — поведали ему, что я сообразительна не по годам. Ты слушаешь?

— Слушаю, — тяжко вздыхаю в ответ.

Хотя что там слушать? Знакомая история. Сколько их, таких негодяев, рыскает по Сереброморью и даже заплывает дальше, в бурные воды Мирового океана, рискуя своими жизнями и кораблями в погоне за экзотическими красавицами с далеких островов. Скупая и воруя ради наживы всех, кого удастся. О сломанных судьбах и загубленных жизнях эти морские шакалы не задумываются даже на миг, их жестокие сердца в погоне за золотом и развлечениями давно растеряли последние капли человечности. Капитаны королевского флота иногда встречают в море эти дрянные суденышки, и тогда для них наступает час возмездия. После того как один из наших кораблей в первый раз привез в Торсанну пару десятков смертельно перепуганных и растерзанных девчонок, снятых с полузатонувшего, потрепанного штормом судна, которое сбежавшая на шлюпках команда бросила на произвол судьбы, ни один из шакалов почему-то не выживает в стычках. И даже приказ адмирала Лурдо эн Корджекиса не помогает.

— Попрыгали в море, — горестно сокрушался при мне седовласый заслуженный капитан; во всем королевстве ни у кого язык не повернулся бы назвать его лжецом.

— …мечтала, чтобы никто не пришел ночью в тот чуланчик. Девчонки так страшно кричали… А потом, когда поняла, что я слишком ценный товар, чтобы капитан отдал меня матросам, стала мечтать убежать на берегу. Дурочка еще была, не знала, как они ловко умеют все устраивать. Купцы пришли прямо на корабль, но мы этого даже не видели. Чего-то снотворного дали с водой, я к тому времени так расхрабрилась, что ела и пила все без опасения. Очнулась уже во дворце… Женщины сказали, что меня купил главный евнух в гарем хана. Ты бывал в гареме?

— Нет, — отвечаю честно, — кто бы меня пустил?

— А своего, что, нету? — подозрительно уставились округлившиеся черносливины.

— У меня одна жена, и я ее люблю, — твердо заявил я, хотя и не представлял, во что мне обойдется такая честность.

Но что ложь Саялат распознает вмиг, даже не сомневался. И она действительно несколько долгих секунд внимательно изучает мое лицо, а затем, качнув головой, горестно хмыкает.

— Я сразу почувствовала, что ты какой-то… неправильный. Я ведь не верила, что такие бывают. Тогда я расскажу тебе, что такое гарем. Это куча несчастных женщин… рабынь, которые никогда не станут свободными. Некоторые привыкают и даже находят какие-то радости в подобном существовании. Некоторые терпят и потихоньку мечтают о несбыточном, а есть и такие, что не могут смириться и всю жизнь ищут выход. Вот к последним я и отношусь. Но сначала нужно было сделать все, чтобы стать не одной из сотен, а хотя бы одной из трех. И я сумела добиться, хоть это было очень нелегко… Хан решил на мне жениться. Если бы ты знал, как они все возненавидели меня в тот миг, когда об этом стало известно! Несколько раз меня пытались отравить, один раз столкнули с лестницы… Но девчонку, привыкшую карабкаться по пальмам, трудно убить этим способом. Тогда подослали одну из старых наложниц… из тех, которым хан приказывал вначале отрезать язык, а потом одаривал ими верных воинов. Выгодно и просто. Ничего рассказать они не смогут, и хану кормить бесполезную наложницу не надо. А воины вынуждены их беречь — как же, ханский подарок! Так вот, эта старуха решила меня удавить подушкой… Только я к тому времени уже несколько ночей не спала на своем ложе… боялась. И когда она навалилась на сделанную мной куклу, ударила ее кувшином по затылку и подняла шум. Многие мои обидчицы поплатились за эту выходку… ханские палачи большие умельцы. А хан немедленно на мне женился. Он очень не любил… всякие протесты.