Через десять минут появилась медсестра и начала задавать вопросы. На большинство отвечал я — Фиона просто не могла. Сестра помечала что-то на листках, приколотых к планшету. Вскоре она, похоже, пришла к какому-то решению и сказала:

— Следуйте за мной, пожалуйста.

Пока она вела нас по коридору, я осмелился выдавить из себя кроткую жалобу:

— Похоже, у вас сегодня не очень много врачей.

— Только один травматолог. Он смотрит и мелкие травмы, и крупные, поэтому дел у него по горло. А чуть раньше поступил очень серьезный больной. Под самый Новый год — вот уж не повезло, так не повезло.

Я так и не понял, кому, по ее мнению, не повезло — больному или персоналу, но переспрашивать не стал.

Она привела нас в крохотный кабинет без окон — там стоял только столик на колесиках и практически больше ничего — и вручила Фионе больничный халат.

— Ну вот, дорогая моя. Сами сможете надеть?

— Наверное, мне лучше выйти?

— Пусть останется, — проговорила Фиона медсестре.

Я отвернулся к стене и не смотрел на нее, пока она переодевалась. Я никогда не видел Фиону без одежды.

Медсестра смерила ей температуру, пульс и давление. И исчезла. Примерно через четверть часа нас осмотрел дежурный травматолог — затравленного вида человечек, бросивший нам лишь несколько слов мимоходом. Он сразу приложил стетоскоп к груди Фионы.

— Ничего потрясающего здесь нет, — сказал он. Потом опять пощупал ей пульс, глянул на какие-то цифры в таблице, оставленной медсестрой. — Хмм. Судя по всему — простая грудная инфекция. Наверное, придется несколько деньков полечиться. Я сообщу в приемный покой, а пока посмотрим, получится ли нам сегодня же сделать рентген: при условии, что там не очень большая очередь.

— Ей уже делали рентген, — сказал я. Врач вопросительно посмотрел на меня, — Не сегодня. Несколько недель назад. Ее лечащий врач — доктор Кэмпион — отправил ее сюда, и здесь ей сделали рентген.

— Кто консультировал?

Этого я не помнил.

— Доктор Сиэрл, — проговорила Фиона.

— Что показали снимки?

— Мы не знаем. Когда она пришла в первый раз, врач не появился, а в следующий — пару дней назад — они не смогли найти историю болезни. Сказали, что потерялась где-то в системе.

— Так ее, наверное, уже вернули в регистратуру. Сегодня получить документы мы никак не сможем. — Он снова пришпилил таблицу к столику. — Я сейчас вызову регистратора, а она найдет вам доктора Бишопа. Наш постоянный стажер, — объяснил он Фионе. — Он подойдет к вам через несколько минут.

С этими словами он ушел, задернув за собой полог. Мы с Фионой переглянулись. Она мужественно улыбнулась мне.

— Ну что ж, — сказала она, — по крайней мере, он, похоже, не считает, что у меня что-то не так с грудью.

— А я никогда не считал, что у тебя что-то не так с грудью, — ответил я. Не спрашивайте зачем: я знаю, людям в кризисной ситуации полагается глупо шутить — но не настолько же глупо. Однако Фиона постаралась рассмеяться; наверное, здесь и наступил в каком-то смысле поворотный момент — окончательное признание моего физического влечения к ней, от которого я бежал последние несколько недель.

Но момент скоро прошел.

Доктор Бишоп не задержался. Молодой, долговязый, под глазами — мешки, а сам выглядит так, точно его тяжело контузило или он напился до беспамятства. Мне показалось, что он не спал по меньшей мере часов тридцать.

— Так, ладно, мы с сестрой тут все обсудили, — сказал он, — и решили, что вам лучше всего как можно быстрее найти кровать. Сегодня у нас хлопотная ночь, поэтому все временные места для травмированных наперечет. Так будет лучше и для нас, и для вас. В рентгенологии у них сейчас запарка, поэтому снимки сделаем утром. Первым делом. Но в любом случае, как только вы окажетесь в палате, вам сделают первую инъекцию антибиотиков.

— Но понимаете, в чем все дело, — начал было объяснять я, — у нее на шее этот комок, и мы думали, не связано ли это как-то с…

— Самое главное — найти кровать, — перебил доктор Бишоп, — И самое трудное. Если мы найдем вам кровать, нам сразу станет очень весело.

— А это долго? Мы ждем уже…

— Сегодня здесь — уж как повезет.

И с этим тревожным замечанием он испарился. Через пару минут в комнату просунулась голова медсестры:

— У вас все в порядке?

Фиона кивнула.

— Тут у нас некоторые наверху отмечают. Безалкогольными напитками то есть. Ну, просто Новый год встретить. Может, вам чего-нибудь принести?

Фиона подумала:

— Какой-нибудь сок, если можно. Апельсиновый или что-нибудь.

— Похоже, как раз апельсиновый у них кончается, — с сомнением ответила медсестра. — Я посмотрю, что осталось. А „фанта“ подойдет?

Мы дали ей понять, что „фанта“ подойдет, и нас снова оставили в покое — судя по всему, надолго. Я не мог придумать, что бы сказать Фионе, лишь спрашивал, как она себя чувствует. Она очень устала. Жаловалась только на это — очень устала. Ни двигаться, ни садиться ей не хотелось — она только лежала на столике и держала меня за руку. Сжимала ее, если точнее. Ей было очень страшно.

— Почему же так долго? — Это все, что я мог выжать из себя в смысле светской болтовни.

За несколько минут до полуночи я вышел в коридор — посмотреть, что происходит. Озираясь в поисках знакомой фигуры, я заметил в отдалении дежурного травматолога. Он бежал к приемному покою. Я ринулся за ним с криками „извините“, но тут он встретился с группой медсестер — они везли на каталке кого-то без сознания. Я остановился невдалеке, а врач принялся расспрашивать их. Человека, судя по всему, доставили только что — полумертвым нашли в машине. Серьезно и тихо говорили что-то об отравлении выхлопными газами, сомневаясь, выживет ли. Я бы не обратил внимания, но тележка проехала мимо, и я бросил взгляд на лицо человека — почему-то оно показалось мне отдаленно знакомым. Какой-то миг я даже был уверен, что где-то видел его раньше. Но такое ощущение могло возникнуть от чего угодно: мы несколько раз могли встречаться на улице, — и я сразу же забыл о нем, когда меня кто-то похлопал по плечу. Я обернулся: на меня смотрела сияющая медсестра.

— Мистер Оуэн? У меня для вас хорошие новости.

Сначала я не понял, но постепенно ум прояснился — я думал только о Фионе, о том, как срочно найти для нее кровать, — и я беспомощно, с облегчением просиял тоже. Но улыбка моя застыла, как только я понял, что сестра вталкивает мне в протянутые руки две пластмассовые мензурки.

— Оказывается, у них остался апельсиновый сок, — сказала она. — И послушайте. — Из приемника на стойке донесся перезвон Большого Бена. — Двенадцать. С Новым годом вас, мистер Оуэн. С новым счастьем.