человек, что будет, если узнается, какими способами ты воспользовался?.. Несмываемое пятно позора повиснет на тебе и твоей компании!

И хоть компания — дело моей жизни, но с угрозой безопасности любимого человека оно не сравнится никогда. Я готов прямо сейчас запятнать себя клеймом грешника, подвергнуться публичному унижению, ибо обманом жажду достигнуть жизненного покоя и уберечь от своей семьи колчан несчастья.

Не усугубляя оскорбительность слов, я вспыльчиво оглушаю:

— Пусть! Мне начхать на свою известность! Я бы с неописуемым восторгом отдал бы ее первому встречному! Мы уже говорили! Сколько еще мне утверждать о своем выборе?!

— Не шуми! В тебе противоборствует юношеский пыл! — негромко прерывает меня, переходя от мнимого спокойствия к проявлявшемуся негодованию. — Поразмысли, вы все дни будете жить в страхе, что кто-то ищет вас. Вам нельзя будет ступить никуда, весьма, весьма в шатком положении обнаружите себя — везде будет мерещится поглядывающий глаз. — Он убеждает меня выкинуть этот план из головы, так как Брендон воспользуется этим и овладеет добычей (нами) раньше. — Вариантов угроз, которыми Брендон располагает, велик. Он вытащит из твоего побега для себя пользу, взяв всех нас сразу на месте. Вам никогда не укрыться от его поисков. Ещё не поздно передумать и принять другое решение, попытаться еще раз обговорить его условия и постараться быть мягче с ним, вызволив в нём снисхождение. Нужно добиться смягчения его нрава! И я узнал, что это его рук дело назначить лиц, ведших наблюдение за Миланой, проявляемое пока что, предупреждаю, — делает акцент на слове, — в виде снимков. — Никоим сомнениям места и не оставалось, что это сделал он. — А что будет дальше? На что он горазд? Нам неведомо. Но то, что он способен проделать любую пытку, лишь бы пробить себе дорогу, мы уже осведомлены.

— Тайлер! — грублю я, чуть повысив голос, ибо тысячу раз внимал его одни и те же слова. — Я не уступлю ему в его доводах, руководящих им! Я не подхалим и не буду им никогда!

Его тяжёлый вздох издаётся в трубке.

— Но даже эта надежда, оправдайся она, не разорвет твою зависимость от Брендона. Я не твой отец, чтобы настаивать тебя, но, право слово, то, что выбрано тобой…

Без риска не обходится ничего. Мы идем на кухню, чтобы приготовить завтрак, не зная, не подвернем ли мы ногу и не растянемся на полу, содрогаясь от боли, или гуляем на воздухе, не в спешке, болтая о насущном, кто располагает сведением, что на нас не упадет метеорит или не собьет машина? Опасность кроется в самом примитивном, в ежедневных житейских вещах и будничных планах. Вся жизнь — риск. Ограничивать себя в чём-то, мотивируя столь высоким риском, — оправдание и утеха лодырей.

Я прекращаю его нотации твёрдым убеждением:

— Ты правильно сказал, выбрано мною, а значит, не подлежит изменению!

— Вопрос решён, — беспрекословно молвит Тайлер. Не выношу, когда поднимаю голос на кого бы ни было, но по-другому сложно противостоять эмоциям. — Хотя бы отцу давай заранее скажем.

— Всё при взлёте, всё-всё, — поспешно выражаюсь я, желая прекратить разговор и связаться с Питером, дабы предупредить его.

— А Милане? Ты насильно выпроводишь её в самолёт? А как же встреча её и мистера Фьючерс? Ты же мне рассказывал, в каком ужасном состоянии он пребывает, и как он нуждается в дочери.

Тайлер вызывает нестерпимое раздражение.

Высказываю быстро свои намеревавшиеся действия:

— Обманным путём, выдумав предлог, я отвезу её, посажу в самолёт, а там уже займусь объяснениями. Она поймёт, узнав об угрозах извне. В этом я не сомневаюсь. А с отцом, — три секунды раздумываю, нервически кусая полость рта, — будет нужно, мы и его заберём с собой. Ему и Джейсону есть, что обсудить.

— А с Беллой?

Это я тоже успел продумать.

— До начала конкурса я назначу ей встречу и обсужу с ней наши отношения, но не прекращу их прямиком. Я солгу, что мне нужно помочь матери, внезапно заболевшей, и улететь на неделю в Сиэтл. Она будет знать, что я там, полон забот, переживаний… Сострадая, она отговорит своего отца от его претензий ко мне и сделает так, чтобы он сжалился надо мной. А сам, я, сменив телефон, забуду её навсегда, как это сделает и она со временем, отвыкнув от меня.

— Джексон… — Голос неуверенно-спокоен. — Кругом ложь. Как бы она боком тебе не вышла.

— Тайлер, не забивай мне голову! — нервничаю я. — Иного выхода нет! — Секунду-другую добавляю: — На дефиле сделаем вид, что мы не знакомы. Всё, поговорим в самолёте, если не случится задержки, которая сорвет наши планы.

Наш ждет путь к новому обиталищу — Нью-Йорк, а на месте решим, какой следующий пункт будет нашей остановкой.

— И я сделал, что ты просил — я навел справки о Даниэле Санчесе…

— В самолёте? — поражает мой слух сонный голос Миланы, издающийся позади меня. Вздрогнув, я сиюминутно сбрасываю звонок, не до расслышав слова Тайлера, прячу телефон за спиной и собираюсь с мыслями, облизнув пересохшие губы:

— Доброе утро, милая! Как тебе спалось?

Она подходит ближе, обнимает меня, со склонной ей нежностью, становясь на носочки:

— Доброе! О каком самолете шла речь? Кто-то улетает?

«Мы, малышка, ночью».

— Да, это по работе. Коллеге придется перебраться на родину, на время. Не бери в голову! Так как тебе спалось? — Голос уже увереннее, но тело чуть напряжено.

С благостным настроением произносит:

— Было бы лучше, если не твои ночные кошмары.

Я сглатываю, а в мозгу открывается простор течению мыслей.

— Кошмары? Какие кошмары? — Пытаюсь напрячь разум, но, кроме разработанной тактики, на ум ничего не приходит.

— Ты не помнишь? — с удивлением молвит она, проводя рукой по своему заспанному лицу, на котором просматриваются следы от подушки, обозначающие, что человек долго не мог заснуть, а потом так отдался сну, что в одном и том положении пролежал до утра. — Ты часто просыпался, твои слова перемежевались то бормотанием, то криками, то храпом и снова криками. — Милана отмечает, что я несколько раз повторял одну и ту же мысль: «Не смей! Не тронь её!» — Как ты себя чувствуешь?

Чрезмерно шокированный, что ко мне вернулись кошмары, долго не беспокоившие меня, отвечаю:

— Твоя любовь помогла окрепнуть моим силам. — И увожу слово за слово нашу беседу в другое русло.

Вдыхая свежий воздух, стоя в обнимку, ощущая теплое дыхание друг друга, мы пробегаем по тексту выступления, переповторяя реплики.

За завтраком Милана, уже с возрастающей паникой и вплетенной в черты ее характера суетливостью, настаивает поехать заблаговременно за четыре часа до начала, чтобы занять репетиционный зал