Только Дорадо, сгорбившийся над бесшумным органом. Только озаренный светом неф, и кровать, что стояла посреди выпачканного кровью храма.

Кодацци открыл глаза.

Никого.

Встал, бесшумно прошел на кухню, заглянул в ванную, проверил входную дверь. Никого, никого, заперто. Опустился на пол, прижался спиной к стене и судорожно вздохнул.

«Все, Чезаре, как бы там ни повернулось, это дело станет последним. С такими нервами в нашем бизнесе долго не живут…»

А может, причина в том, что он уже вторую ночь подряд спит один? Не занимается любовью, не чувствует рядом тепло человеческого тела? Вот и навалились кошмары. Трудно припомнить, когда в последний раз с ним не делила ложе женщина. Офелия, Хала, Жизель… К сожалению, ему нужен трансер, и только трансер. Но если по его следу идут, то привычки следует менять или хотя бы на время от них отказываться. Обычные женщины Кодацци не возбуждали, вот и приходится спать одному.

Он вернулся на кухню и включил кофеварку.

«Ладно, если все пойдет так, как нужно, уже сегодня ночью я буду развлекаться с какой-нибудь девчонкой…»

И вздрогнул, услышав звонок коммуникатора. Усмехнулся:

«Да уж, нервы ни к черту!»

Вернулся в комнату и взял заголосившую машинку:

– Алло?

– Последние новости, господин Кодацци, – безразличным тоном сообщил неизвестный человек. – Посылка из Франкфурта прибудет в полдень. Где вам удобно ее получить?

Да уж, храмовники, конечно, ублюдки, но слово держат.

– Оставьте посылку у портье гостиницы «Воробей».

– Договорились, господин Кодацци, до свидания.

– До свидания.

Чезаре вновь вышел на кухню, взял чашку и сделал глоток кофе.

Жадность, проклятая жадность!

Он убедился в честности храмовников, понял, что им можно доверять, и должен был бы договориться с ними. Продать книгу Люциусу, присовокупив к цене требование прикрытия, и исчезнуть. Хирурги Мутабор дадут сто очков вперед любому пластику на свете, из-под их ножа он выйдет совершенно новым человеком, а храмовники наверняка смогут обеспечить его надежными документами. Но… Но Мутабор много не заплатит. Храмовники поняли, что он не уверен в себе, а значит, предложат ему за книгу сущие копейки, значительно меньше, чем можно выручить на аукционе.

Вот и приходится рисковать. Проводить торги, кончать Дорадо, забирать деньги, отдавать книгу победителю и уходить на дно.

Проклятая жадность!

Но ради таких денег можно и рискнуть.

Кодацци допил кофе, поставил чашку в раковину и набрал номер:

– Вим?

– Да.

– Назначь аукцион на семь часов вечера.

– Договорились.

* * *

анклав: Москва

территория: Сити

«Пирамидом»

иногда приходится уступать

Никто на свете не мог похвастать, что видел главу московского филиала СБА в столь странной, одновременно нелепой и завораживающей позе. Кауфман стоял в маленькой комнате, примыкающей к его кабинету, у высокого старинного зеркала в бронзовой раме. Пиджак Мертвый снял, рукава рубашки закатал, и обе его руки были погружены в мутное, непрозрачное стекло. Глаза директор закрыл, однако голос его звучал столь уверенно, словно он прекрасно видел человека, с которым говорил.

А может, он действительно видел?

– Полагаю, вам следует сообщить, где произойдет обмен. Я отправлю людей, и они заберут книгу.

«Предположение неверное, Максимилиан, – спокойно ответил невидимый собеседник. – Люциус дал слово и будет защищать Кодацци».

– Я никому ничего не обещал, – с напором на «я» произнес Кауфман.

«Именно поэтому вы не узнаете, где произойдет обмен».

– Неоправданный риск! – прорычал Мертвый. – Книга в наших руках, а вы собираетесь вновь ее отдать…

«Мы дали слово».

– Мы ходим по кругу, черт побери! Надо быть практичнее!

«Надо быть теми, кто мы есть. – Из голоса собеседника исчезла ирония, теперь он говорил довольно сухо, как человек, который не может оборвать диалог, но которому чертовски надоело повторять одно и то же. – Победа не будет стоить ничего, если ее добьется не тот, кто уходил в поход».

– Из похода всегда возвращаются другими!

«Не в нашем случае, Максимилиан, не в нашем случае. – Пауза. – Или вы не согласны?»

Мертвый крякнул, но спорить не стал.

«Мы сообщим, если потребуется ваша поддержка, Максимилиан. Однако прошу вас с уважением отнестись к тому факту, что теперь вопросами возвращения книги занимаемся мы».

– Смотрите не надорвитесь, – пробурчал Кауфман, вынимая руки из зеркала.

Несколько мгновений он недовольно смотрел на мутное стекло, после чего пожал плечами и принялся натягивать на руки тонкие кожаные перчатки. Поправить рукава, застегнуть пуговицы – все это можно сделать в перчатках. Они не мешают. Они привычны. Они стали привычными очень, очень давно. Максимилиан Кауфман вынужден был скрывать свои руки задолго до того, как появилась аббревиатура СБА.

«Дали слово… Подумаешь, важность. Если бы я выполнял все обещания, то уже давно был не Мертвым, а мертвым».

* * *

анклав: Москва

территория: Болото

гостиница «Караван-сарай»

любая вещь стоит столько, сколько за нее готовы платить

Непонятно, что именно так на него подействовало: то ли известие о захвате Камиллы, то ли встреча с Бобры, подарившая надежду на благополучный исход дела, но этой ночью Вим не испытывал никакого желания спать с Чика-Марией. Солдатское ощущение «бери все, пока есть возможность» пропало. Он больше не хотел брать то, что может. Он хотел взять то, что ему дорого, что для него действительно важно.

Дорадо с удовольствием провел бы ночь в покое. Сначала обдумал бы предстоящий день, а затем отоспался как следует, набираясь сил перед аукционом и встречей с Кодацци, однако такое поведение могло вызвать у вудуистов подозрения. Если думаешь, значит, чего-то замышляешь. А потому, вернувшись из «Приюта маньяков», Вим вновь занялся с девушкой любовью, демонстрируя пыл и желание, которых на самом деле не было. И заснул, усталый, не утруждая себя ни мыслями о будущем, ни чувством вины перед Камиллой.

Весь следующий день они не выходили из номера. Дорадо чистил оружие и смотрел новости через стационарный коммуникатор. Чика-Мария валялась на кровати, изучая через «балалайку» местные развлекательные программы. Пару раз она пыталась затащить Вима в постель, но он отказывался, ссылаясь на то, что «не в настроении». Здраво рассудив, что днем такое поведение покажется нормальным.