— Вы что же, на собственном опыте, что ли, успели убедиться в этом?-гнул свое Колосов.

Смирнов замолчал.

— И вы, значит, никого, абсолютно никого не подозреваете в убийстве вашей давней знакомой Александры Модестовны Забелло-Чебукиани? — продолжал Никита. — Нет! Я же уже ответил вам!

— Не кричите, пожалуйста. Мы тут не глухие. И сами, значит, вы, Олег Игоревич, никакого отношения к происходящему не имеете? Ответьте же мне, пожалуйста. Так не имеете? Учтите, как сказал мой коллега, нам уже многое известно о вас.

Смирнов покачал головой.

— Вам многое известно… Так неужели вы не видите, не понимаете… — Он то ли вздохнул, то ли всхлипнул, и голос его зазвучал надрывно и истерически: — Неужели вы не понимаете, что это уже нельзя остановить? И изменить что-нибудь невозможно. Ход вещей… запущенный механизм, этот Перпетуум Мобиле! — Он хрипло засмеялся. — Вам многое известно! Да вы не понимаете, не представляете, с чем имеете дело! Не смотрите на меня так — да, не понимаете! Не хотите понять, что мы уже ничего не можем тут изменить. Мы просто говорим, говорим, как мухи в кулаке, бьемся… А того не видим, что у нас нет выбора! Нет — кроме как подчиняться, терпеть и ждать. Нет выбора —у вас, у меня… у меня…

— На изъятом нами стакане убитой дактилоскопическая экспертиза обнаружила ваши отпечатки пальцев, уважаемый. А также на коробке томатного сока и… — Но следователь Караулов так и не успел обрушить на голову впавшего в истерику фигуранта свой давно уже заготовленный убойный вопрос о главной на этот час материальной улике против Смирнова. Ему буквально заткнуло рот выражение лица Колосова: заглохни ты со своими отпечатками!! Не об этом его сейчас надо спрашивать!

— Почему вы считаете, что мы… что вы должны подчиняться? — громко спросил Никита, отчего-то опуская совершенно закономерный вопрос «чему?». — А если взять да и не подчиниться, что тогда случится?

Смирнов молчал. Но глаза его… Еще ни разу в жизни начальник отдела убийств не видел в глазах допрашиваемого такого животного страха, такого безмолвного, душераздирающего вопля: ТОГДА… ТОГДА Я ПОГИБ. СЛЫШИТЕ? ВСЕ КОНЧЕНО. Я ПОГИБ!!!

Катя впоследствии частенько вспоминала эту свою последнюю беседу с «майгорской ведьмой». Началось все как-то даже буднично для такого странного допроса, Колосов просто зашел за ней и…

— Ну, готова? Идем? Побудем теперь часок в роли настоящих инквизиторов.

Катя по дороге — всего-то и надо было дойти до соседней калитки — успела задать лишь два вопроса: отчего это на допросе «ведьмы» не будет присутствовать следователь? И какие результаты дала беседа со Смирновым? Колосов буркнул, что Караулова в отделе ждет для разбирательства вновь задержанный Ищенков и что, мол, «нечего к этой чертовке заявляться целым табором». А насчет режиссера вообще отделался каким-то двусмысленным хмыканьем. И Катя так никогда и не узнала, чего стоило Колосову уломать Юрку Караулову не присутствовать на этой встрече с Хованской. По замыслу начальника отдела убийств, беседа должна была коснуться таких вопросов, в постановке которых он больше рассчитывал на помощь Кати, чем на прокурорского следователя. «Ты пойми, садовая твоя голова, если дело сладится, ты еще сто раз ее допросишь, — внушал он Караулову. — А сейчас, уж извини, брат, но там ты мне будешь только мешать».

На дачной дороге пахло нагретой пылью и полынью. И в ушах звенело от громкого стрекота цикад. Они вновь стояли перед знакомым глухим забором, утонувшим в дышащих зноем зарослях.

Открыла им на их настойчивый стук сама Хованская. Несмотря на одуряющую жару, на ней было то самое темное платье в сентиментальный горошек, в котором Катя увидела ее в первый раз. Катю поразила и безукоризненная прическа Юлии Павловны. Складывалось впечатление, что все время после обыска и отъезда милиции Хованская посвятила укладке феном своего короткого каре.

— Мы должны задать вам несколько вопросов, Юлия Павловна, — заявил Колосов. — Здесь предпочитаете разговаривать или в отдел поедем?

— Конечно, лучше никуда не ездить. Возраст не располагает к путешествиям в такое пекло. Прошу вас, — Хованская указала на скамейку под липами. — Здравствуйте, Катя. Ужасно длинный день сегодня, правда? Как вы осунулись… От волнений, от излишней впечатлительности. А я вас предупреждала — не нужно так близко к сердцу принимать чужие проблемы. Что же, вы теперь в этом деле тоже заинтересованная сторона? Будете статью для газеты писать?

Катя пожала плечами. Она решила пока помалкивать. Никита должен сам начать этот разговор. Именно с тех вопросов, которые необходимы.

— Совершено три умышленных убийства с отягчающими обстоятельствами, — оборвал Хованскую Колосов. — В останках двух жертв — Сорокиной и вашей близкой подруги — обнаружен сильнодействующий яд. Подробности умерщвления еще одной жертвы — человека по фамилии Тарантинов, того самого, что косил траву на вашем участке, — настолько необычны и странны, что следствие склоняется к версии ритуального убийства. Проверка же некоторых фактов, касающихся вашей деятельности за последние семь лет, дает нам основание подозревать, что вы, Юлия Павловна, имеете отношение ко всем этим событиям. — Колосов достал из кармана брошюрку Школы холистической психологии и положил ее на стол перед Хованской— По столу среди сухих упавших листочков ползали рыжие муравьи.

— Я имею отношение ко всем этим событиям? — Хованская лишь мельком глянула на глянцевую обложку. — Договаривайте, молодой человек. Вы что же, пришли обвинить меня в убийствах? Я правильно вас поняла?

— Во время сегодняшнего обыска на даче, которой, как мы выяснили, вы владели на паях с Чебукиани, нами был обнаружен яд, который был использован для убийства Сорокиной и вашей компаньонки Александры Модестовны.

— И вы обвиняете меня в том, что это я их отравила?

— Судебно-медицинская экспертиза трупа гражданина Тарантинова выявила в его крови наличие алкоголя и средства: клофелин, при помощи которого он был приведен перед смертью в бессознательное и беспомощное состояние, что в значительной степени облегчило убийце расправу с ним, — игнорируя ее восклицание, продолжил Колосов.

— И это тоже сделала я?

Колосов посмотрел на Хованскую.

— А разве это не может быть правдой? — спросил он.

Разве высококвалифицированной, весьма известной в избранных столичных кругах настоящей ведьме Юлии Павловне Хованской все это так уж не по плечу?

— Да вы меня за сущую злодейку почитаете! — Хованская усмехнулась. — Это даже лестно. Вот не думала, что такие симпатичные молодые люди приписывают мне столь инфернальные вещи. Но я не поняла, простите, что же это — официальная версия следствия или, простите, пока одни ваши домыслы?

— Мои домыслы, — веско заметил Колосов, — на практике редко расходятся в конечном итоге с официальными версиями.

— А, ну конечно. Отдел по раскрытию убийств, Я слыхала, вы что-то Саше об этом говорили в тот раз… — Хованская поудобнее уселась на скамейке. — Но знаете ли, молодой человек, я по вашим глазам вижу, насколько вы убеждены в необходимости и важности этого нашего разговора. Должна вас разочаровать. Если дело пойдет так и дальше, у нас просто ничего не выйдет. Вы, извините меня великодушно, с самого начала взяли со мной неверный тон.