хотя по планам должен был идти только в июле. На переходе штормило. Холодный шквалистый ветер сек щеки, временами швыряя в лицо мокрый снег с дождем, но сердце старшего лейтенанта Виталия Лозы пело: «Скоро, теперь уже очень скоро он сможет вызвать семью к себе в Совгавань!»

Когда мокрый заряд рассеивался, глазам Виталия открывались угрюмые прибрежные сопки с темными скалистыми изломами. Волны бесконечными ударами обтачивали мрачные прибрежные скалы. Чайки кричали, словно оплакивали кого-то. Эскадренный миноносец «Вспыльчивый» шел Татарским проливом…

Как внимательно не изучал я в Архиве ВМФ документацию по эскадренному миноносцу «Вспыльчивый», «Книги приказов командира в/ч 90977», как ни вчитывался в документы 172 Бригады эсминцев, которой в то время командовал капитан 1 ранга Николай Федорович Гончар, а начальником политотдела был капитан 1 ранга Георгий Александрович Чесноков, документы эти, к сожалению, не давали представления о взаимоотношениях между людьми в экипаже «Вспыльчивого», между офицерами и матросами и, самое главное, эти документы не позволяли проследить повседневные служебные и личные отношения между офицерами и командиром…

Хотя, из писем Виталия, можно было судить, правда лишь косвенно, что его служебная деятельность, его отношения с подчиненными, его взаимоотношения с офицерами и командиром постепенно складывались и выстраивались:

«…Служебные мои дела пока идут хорошо».

«…У меня дела пока идут отлично, все в порядке, как будет дальше, посмотрим, а пока все в норме».

«…Успехи пока хорошие, что будет потом, будет видно».

Дополнительными свидетельствами отличной службы старшего лейтенанта В.К. Лозы был его прием в партию и представление к очередному воинскому званию. При упущениях по службе, политорганы не спешили бы с принятием офицера в партию, а флотские кадровики просто бы «задробили» присвоение очередного звания.

И все же… я не терял надежды получить необходимый мне материал.

Много часов проводил я в зале периодической печати газетного фонда Центральной Военно-Морской библиотеки, перелистывая пожелтевшие от времени газеты «Красная звезда», «Советский Флот» за 1950 и последующие годы, вплоть до 1955 года.

Читая газеты шестидесятилетней давности, в первую очередь, хотелось погрузиться в атмосферу тех лет, почувствовать, проникнуться ощущением того, чем жили люди, чем жила страна в те годы…

Впервые потребление в стране превысило довоенный уровень. На Московском заводе «Газоаппарат» был выпущен первый советский бытовой холодильник, а в детских магазинах появилась игрушка «юла», надолго ставшая любимой игрушкой советских детей. Была такая «юла» и у меня.

В 1951 году началось ежедневное транслирование телепрограмм на Москву и Ленинград из Центральной телестудии на Шаболовке, а Московский радиозавод наладил выпуск первых серийных телевизоров «Т-1», для увеличения изображения, в которых, использовалась отдельно стоящая линза, заполненная водой.

В 1952 году в Московском Доме Моды впервые демонстрировались новые модели одежды — женские вечерние наряды.

В 1953 году закончилось строительство комплекса высотного здания МГУ на Ленинских горах, в то время самого высокого здания в Европе.

В апреле 1954 года произошло очередное снижение потребительских цен: сливочное масло стало стоить 3 рубля 51 копейки за сто грамм, буханка хлеба стоила 1 рубль. На экраны кинотеатров страны вышел цветной художественный фильм «Верные друзья», любимый зрителями до сих пор.

В Советскую Гавань из Владивостока эсминец «Вспыльчивый» пришел 25 апреля 1954 года, как раз в день рождения Виталия Лозы. Погода была мерзкая — шел снег с дождем. При входе в бухту, глядя на домики на полуострове Меньшиков, Виталию вспомнилась их с любимой Лидочкой семейная жизнь, в теплой и уютной комнатке… Сердце сжалось от тоски и грусти.

Сейчас жилья в Совгавани у Виталия не было, жена с сыном находились за тысячи километров в Кременчуге, поэтому отметил Виталий свои 26 лет скромно. Выпили с товарищами по сто грамм в каюте, да за обедом в кают-компании замполит поздравил его от имени экипажа. Настроения не было никакого. В очередном письме жене, Виталия писал:

«… В Совгавань пришли 25 апреля, как раз в мой день рождения. Возвращался сюда, с каким-то трепетным сердечным волнением. Когда я входил в бухту, я, не отрываясь смотрел на далекие маленькие домики нашего полуострова. …Одним словом, миллион воспоминаний пронеслось в голове, пока входили в бухту. И вот только ошвартовались у пирса я сразу же решил сходить на Меньшиков. Собрался и пошел. Сел в Колхозе на автобус и поехал. Подъехал к самой каютке. Тут уж я совсем не мог, аж слеза выступила, так много чувств сразу проступило наружу».

Никакая «морская романтика», никакая загрузка по службе не могли улучшить настроения Виталия. Его постоянно «грызла» апатия — злая тоска одиночества, тоска по семье, по теплу родной жены в постели, по лопотанью маленького сынишки… Это время, время длительной жизни в отрыве от семьи, было самым трудным, психологически тяжелым и гнетущим для Виталия.

Он писал жене о своей постоянной хандре: «…ты знаешь Лидок, на меня даже какая-то апатия напала, вот так бы опустил голову на стол и ничего не делая, просидел бы эти долгие три месяца. Ну да ладно, хватит хандрить, а то действительно опущу голову…

Или в других письмах: «…Как мне не хватает тебя». «… Родненькая, не знаю почему-то мне так тоскливо и грустно… сердце все время ноет и ноет». «…Лидочка, где ты мое счастье, где ты моя радость ненаглядная. Когда мы с тобой встретимся?».

Этот острый психологический кризис, эта сердечная боль часто прорывались в его письмах:

«…Лидок, милая, родная, единственная радость моя в жизни, если б ты знала, как я скучаю по тебе… Ты знаешь Лидок, иногда так сильно и больно ноет сердце. Я не знаю, что отдал бы в эту минуту за секунду встречи с тобой, за одну секунду, большего счастья мне кажется и не надо».

В письмах постоянно присутствует тема приезда семьи к нему на Дальний Восток: «… одним словом, все говорят, пусть Лидок выезжает немедленно, да я и сам вижу, родная моя, что так конечно жить нельзя. Безусловно, Лидок выезжай сама, а Сашеньку оставь там. Осенью приедем и заберем».

Или в другом письме: «… оставляй Лидок Сашеньку там, а сама числа 20 мая выезжай сюда, в Совгавань, где-нибудь устроимся, плохо ли, хорошо, но все-таки вместе. … Приезжай родная моя, приезжай скорей, в Москве постарайся не задерживаться, чтобы числа 2–3 июня ты была здесь».

Но не всегда возможность приезда зависела от их желания, ибо служба, есть служба:

«… Все Лидок складывается не в нашу пользу. Обстановка складывается молниеносно и весьма неблагоприятно. … Я так мечтал, что скоро, скоро мы с тобой встретимся, а теперь встреча откладывается на месяц.