– С тобой что-то случилось?

Твайла легла в кровать, вздохнула и сказала:

– Чарльз не женат, а я не беременна.

– Я не об этом.

Твайла нахмурилась:

– Тогда о чем?

– Ты не больна, ничего такого?

– Разве я выгляжу больной? Мне кажется, я выгляжу чертовски неплохо.

– Сказочно. Надеюсь, что буду выглядеть не хуже, когда доживу до твоих преклонных лет.

– Сомневаюсь, – сказала Твайла. – Мне кажется, во мне больше маминых генов, а в тебе – папиных.

Это было похоже на прежнюю Твайлу.

– Понимаешь, я волнуюсь за тебя, как ты там в Бостоне. Вот и все, – объяснила Джоли.

– Ты говоришь как папа: Бостон на другом конце планеты.

– Значит, у тебя все в порядке.

– Как никогда. Спи, Джо. Завтра будет трудный день.

Твайла не стала выключать лампу, а лишь уменьшила яркость. В руках она держала журнал.

– Ты не собираешься спать? – спросила Джоли.

– Я тебе не буду мешать. Хочу дочитать статью – не успела в самолете.

Джоли соскользнула со спинки, повернулась на бок, спиной к Твайле и стала ждать, когда зашуршит переворачиваемая страница, но так и не дождалась. А ведь Твайла всегда читала быстро. Джоли ждала-ждала, а потом заснула.

Берни проспал бо́льшую часть дня, собираясь провести ночь за рулем, утешаясь воспоминаниями о Мириам. Джейн была в пути с 4:20 утра, с тех пор, как проснулась в ардморском мотеле. В 11:35 ночи четверга, когда они добрались до Ван-Хорна, штат Техас, она зевала с риском вывихнуть челюсть.

– Спите, спите, – сказал Берни. – Сейчас не спят только совы, как я. Если вы мне понадобитесь, я разбужу.

Если бы выяснилось, что ему нельзя доверять, значит интуиция Джейн больше не стоила ломаного гроша. Опустив спинку сиденья, она закрыла глаза.

– Вы можете спать под музыку? – спросил Берни.

– Сейчас я усну даже под пушечную пальбу.

– Я тихо.

Он принялся возиться с кнопками проигрывателя компакт-дисков. Когда зазвучала музыка, Джейн сказала:

– Лоренс Уэлк и его Шампанский оркестр[44]. Вы любите биг-бенд, свинг?

– Я не отличаю одного биг-бенда от другого.

– Дюк Эллингтон, Арти Шоу, Бенни Гудман. Великая музыка.

– Мириам любила смотреть Уэлка по телевизору. Я знаю, что его музыка старомодна.

– Да, именно так, и стыдиться тут нечего. Он давал людям то, чего им хотелось. Никогда не претендовал на большее, никогда не был в первых рядах.

– Вы разбираетесь в музыке?

Джейн чуть было не сказала: «Могу играть на пианино». Она слишком устала, чтобы доверять себе во время разговора.

– Спокойной ночи, дедушка.

Ей снилось что-то приятное. С пузырьками.

Когда она проснулась около часа спустя, то услышала Уэлка в его лучшую пору – «Apple Blossom Time»[45]. «Мерседес» стоял. Встревожившись, она села. Машина находилась на обочине.

Берни в салоне не было. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы найти его в темноте – он стоял спиной к ней, в нескольких шагах от дороги, и мочился. Вернувшись и увидев, что она не спит, он сказал:

– Извините. Простата размером с дыню. Если вам нужен женский туалет, то через сорок минут мы будем заправляться в Эль-Пасо.

– Нет, я в порядке.

Она закрыла глаза, а Берни достал из ящика на консоли коробку с изображением обернутой фольгой руки[46] и вскрыл ее. Запах лимона.

Засыпая, она подумала, достаточно ли близко они к Эль-Пасо и доходит ли сигнал до того места, где Берни сделал остановку. Но если при нем был телефон, когда он выходил из машины, кому он мог звонить? Он ведь не сдал ее полиции на блокпосте, хотя вполне мог это сделать.

Она должна была доверять ему. Контролируемая паранойя была механизмом выживания. Ничем не сдерживаемая паранойя была быстрым способом сойти с ума.

Джейн спала, словно обкуренная, когда машина заправлялась в Эль-Пасо.

Посреди ночи Джоли Тиллмен наполовину проснулась, все еще охваченная усталостью. В номере стояла тишина. Джоли напрягла слух, чтобы услышать дыхание Твайлы рядом с собой, но не уловила его.

Лампа была выключена. Шторы они не закрыли, и свет луны и уличных фонарей проникал внутрь, касался невероятно бледными пальцами всех поверхностей, словно сюда явился призрак слепца, желающего с помощью прикосновений узнать о том, чего он никогда не видел при жизни.

Не будь на Твайле белой пижамы, которая притягивала к себе призрачный свет, Джоли ни за что не увидела бы ее в кресле, где она сидела лицом к кровати. Возможно, Твайла спала, но такую позу, скорее, принял бы человек, напряженно замерший в темноте. Тень скрывала ее лицо; если она и смотрела на Джоли, то в зрачках не появилось ни малейшего отблеска.

Твайла сидела абсолютно неподвижно посреди погруженной в тишину комнаты, и Джоли засомневалась: не спит ли она сама? Она сомкнула глаза, затем снова открыла их, но фигура в кресле не исчезла, не испарилась, как это случилось бы, если бы Джоли все еще спала. Но усталость взяла свое, налитые свинцом веки Джоли закрылись и не открылись, и вопрос – реальность или сон? – так и остался без ответа.

Джейн проснулась под низкое урчание двигателя, с затекшей шеей и кислым вкусом во рту. Никакого Лоренса Уэлка. Она открыла глаза, когда день уже прорвался на травяные угодья в долину между двух горных хребтов и раннее солнце обследовало вулканические склоны, неровные гребни, сглаженные миллионами лет эрозии, лесистые низины. Берни Ригговиц довольно быстро добрался до Эль-Пасо, а потом проехал через юго-западный угол Нью-Мексико в Аризону – около трехсот миль менее чем за четыре часа.

Джейн привела спинку своего сиденья в горизонтальное положение, и Берни сказал:

– Вы спали, как котенок, налакомившийся сметаной.

– Да, но чувствую я себя котом, который дрался всю ночь.

– Если мы остановимся в Уилкоксе, чтобы заправиться и позавтракать, и вы потом сядете за руль, то в десять-одиннадцать мы можем быть в Ногалесе.