полностью подтверждает и ранее известную версию, что это убийство было совершено непосредственно по заданию Сталина.

Политическое соотношение сил ЦК после XVII съезда партии превратило Кирова из сталинского дофина в прямого соперника и претендента на место первого секретаря. Помимо того, Киров находился в положении, дававшем ему целый ряд преимуществ перед Сталиным: он склонялся к тому крылу ЦК, которое стремилось к сохранению известного внутрипартийного либерализма (конечно, лишь для верхушки партии), стремилось к действительному примирению с главными лидерами оппозиции, прежде всего, с правыми. Киров, с переходом на работу в секретариат ЦК, стал если и не непосредственным конкурентом, то во всяком случае серьезным противовесом единоличной диктатуре Сталина. Самый план, связанный с переходом Кирова на работу из Ленинграда в Москву, носил в себе, конечно, идею ограничения сталинского единовластия. Естественно, что не только правые, которым Киров явно начал сочувствовать после голода 1932–1933 годов, но и Каменев и Зиновьев могли ожидать от нового секретаря ЦК только улучшения своего положения и, во всяком случае, гарантию своей личной безопасности. По всем этим соображениям, не говоря уже о тех фактах, которые сообщил Хрущев, необходимо отвергнуть официальную версию о том, что Николаев действовал будто бы по заданию Зиновьева и Каменева.

Однако не исключена возможность и дополнительного варианта, совершенно не мешающего принятию концепции, что инициатором убийства был Сталин: в близких Кирову партийных кругах в Ленинграде была распространена версия о том, что Киров ухаживал за женой Николаева, действительно очень красивой женщиной, и что убийство было спровоцировано агентами НКВД, умело разыгравшими чувства ревности мужа. Но если бы это и было так, то это могло лишь помочь осуществлению сталинского замысла, дало возможность ленинградскому НКВД попытаться замаскировать свою работу. Это не снимает, конечно, решающего фактора участия НКВД в этом деле, ибо Николаев, арестованный после первой попытки убийства Кирова около 20 ноября, т. е. за 10 дней до того, как ему удалось застрелить свою жертву, был арестован и сразу освобожден, несмотря на то, что при нем был найден заряженный револьвер. Бесспорно прав Б. Николаевский в своем выводе, что убийство Кирова развязало Сталину руки и дало возможность начать репрессии, санкции на которые он тщательно добивался от ЦК до XVII съезда[459]. Под лозунгом «обострения классовой борьбы на новом этапе» Сталин стремился к осуществлению своей личной диктатуры, неограниченной ни Политбюро, ни ЦК. Это стремление Сталина требовало, прежде всего, расправы со всеми теми, кто в годы внутрипартийной борьбы и позже не соглашался принять единоличную диктатуру, не соглашался признать Сталина вождем.

Сталин всемерно использует убийство Кирова для мобилизации террористического аппарата во всех направлениях. В Ленинграде происходит колоссальная «чистка города», в результате которой НКВД арестовывает и высылает десятки тысяч людей, не имевших абсолютно никакого отношения не только к убийству Кирова, но и, в подавляющем большинстве случаев, к партии.

«Вечером 1 декабря 1934 года, — рассказывал Хрущев на XX съезде, — по инициативе Сталина (без резолюции Политбюро, — которая последовала, между прочим, два дня спустя) секретарь президиума ЦИКа Енукидзе подписал следующее директивное указание:

„1. Следовательским отделам предписывается ускорить дела обвиняемых в подготовке или проведении террористических актов.

2. Судебным органам предписывается не задерживать исполнение смертных приговоров … в порядке рассмотрения возможности помилования, так как Президиум Центрального Исполнительного Комитета СССР считает получение подобных прошений неприемлемым“».

НКВД предлагалось далее «приводить в исполнение смертные приговоры … немедленно …», т. е. расстреливать любого человека, которому оно сочтет нужным приписать «подготовку террористического акта».

Сталин спешил теперь разделаться со своими бывшими противниками. Вскоре после выхода «директивного указания» 19 видных большевиков, в том числе Каменев, Зиновьев, Евдокимов, были арестованы и судимы на закрытом процессе. «Примирение», продемонстрированное на XVII съезде, теперь кончилось. 78 бывших оппозиционеров, в том числе Залуцкий, Сафаров и другие, были арестованы.

Шла вакханалия арестов. Но Сталину было этого мало. Для того, чтобы развязать массовое уничтожение не только всех бывших противников и подозреваемых в несогласии с его политикой, но и терроризовать, раз и навсегда добиться беспрекословного подчинения остальных, надо было открыто продемонстрировать на примере видных ленинцев «подготовку террористических актов» (Сталин, видимо, не мог расстаться со страхом, пережитым им, когда открылось дело Рютина).

В составе личного секретариата Сталина еще во время дела Рютина был создан «Особый секретно-политический отдел государственной безопасности»[460], в который входили Поскребышев, Шкирятов, Ежов, Агранов — последний член коллегии ОГПУ. В мае 1935 года на базе этого отдела была создана особая комиссия госбезопасности в составе Сталина, Ежова, Жданова, Шкирятова и Вышинского, которая занялась не только контролем аппарата НКВД и его возглавителя Ягоды, но и подготовкой открытых процессов.

Первый из них — «Процесс 16», происходивший с 19 по 24 августа 1936 года, основывался на «признаниях», главным образом, Каменева и Зиновьева в соучастии в убийстве Кирова и в подготовке террористических актов не только против Сталина, но и против других членов и кандидатов Политбюро, например, Косиора и Постышева (которые, кстати, сами вскоре стали жертвой чистки).

Через месяц после расстрела Каменева и Зиновьева, 25 сентября 1936 года, Сталин и Жданов из Сочи послали членам Политбюро телеграмму, которую приводит в своей речи Хрущев:

«Мы считаем абсолютно необходимым и спешным, чтобы тов. Ежов был назначен на пост народного комиссара внутренних дел. Ягода показал себя явно неспособным разоблачить троцкистско-зиновьевский блок. ОГПУ отстает на четыре года в этом деле …»

Эта телеграмма показывает стремление Сталина превратить уже катившуюся по стране волну арестов в кровавую вакханалию ежовщины и определяет судьбу Ягоды, умевшего, когда он хотел, сопротивляться Сталину, а главное, слишком много знавшего. На следующий день по получении телеграммы, 26 сентября 1936 года, Ягода был смещен с поста наркома внутренних дел и, вслед за Рыковым, назначен наркомом связи. Его участь была предрешена.

С сентября 1936 года и по декабрь 1938 года во главе НКВД находился Ежов. Но действительным организатором кровавой вакханалии, оставшейся в памяти народа под названием «ежовщины», был Сталин. Это он ввел порядок, когда НКВД на местах, чтобы «наверстать», по словам Хрущева, «отставание» на четыре года, стало получать своего рода «разверстку» на арест в 5-10, а иногда и больше, процентов населения. Арестованные, становясь в глазах партии и местных органов власти «врагами народа», были фактически уже осуждены, когда их имена вносились в НКВД в списки подлежащих аресту.

Страшная волна массовых арестов захватила все слои населения, — не оставалось почти ни одной семьи, где не пострадали бы родные или близкие. Огромное количество ни в чем не повинных людей было расстреляно. Миллионы других попали в концлагери, откуда