Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И на это предположение Никифора старый евнух осуждающе кивнул головой.
– Ну, тогда настоятели монастырей запретили монахам бегать на Форум за покупками…
– И это не верно, – вздохнул старик евнух. – А тебе бы следовало непременно знать…
– Что знать?
Но бывший паркимомен не успел прояснить казавшемуся растерявшимся парадинасту, то, что ему следовало непременно знать. Запыхавшийся от быстрого бега претор плебса[227]еще издали прокричал:
– Автократор немедленно требует тебя Никифор! Немедленно!
Поравнявшись в скором шаге с уже стоящим претором, Никифор с дрожью в голосе спросил:
– Что случилось?
– Не знаешь? Тогда узнаешь, – и никогда не скрывавший свою неприязнь к Никифору, с которым был очень давно знаком, чиновник криво усмехнулся.
«Смелый человек. Искренне правдивый, – с уважением подумал о нем Никифор, и мысленно добавил: – Но нет более неуживчивого и более печалящего людей, чем такой».
* * *
Глядя на кривые усмешки тех, кто стоял за спиной Иоанна Кантакузина, Никифор и на этот раз не остался без правильной мысли.
«С глупцами проще жить, но уж очень обидно… умирать».
– А-а-а! Наш мудрый и полезный парадинаст! – нарушая дворцовый этикет, первым подал свой голос сам василевс. – Уж не заболел ли ты?
Никифор пал на одно колено и чуть коснулся губами одежд автократора.
Коснулся и ничего не почувствовал. А ведь совсем недавно тело его тряслось, сердце останавливалось, а душа вырывалась только от одной мысли – он удостоен чести приблизиться к василевсу и даже прикоснуться к его одежде. От того памятного дня, когда вместе с должностью эпарха Никифору было предоставлено такое счастье, прошло менее полугода, но как вырос в собственных глазах сын простого торгаша! Он выше самого василевса, его дворца и его столицы! Вот только все это еще нужно переступить.
Переступить не спеша. Согласно задуманного.
– Нет большего счастья для меня, как слышать то, что великий автократор беспокоится о моем здоровье, – глухо сказал Никифор и нарочито медленно поднялся с колена.
– Вижу, устал ты Никифор…
– Дела… заботы… – перебил василевса парадинаст и ужаснулся. Впервые перебил. Перебил слово самого автократора! И так естественно, и так спокойно. В былые времена от такой наглости люди седели на глазах. Но то были другие времена и другие люди.
А Иоанн Кантакузин, казалось, и не заметил такой дерзости. Его голову занимало то, что в этот день было забавным.
«Еще бы, – мысленно согласился с ним Никифор. – Казна пополняется, войско растет. Орхан-бей болен настолько, что уже готов вновь подружиться со своим тестем. Болгары ждут татарскую орду с севера. Сербы готовятся к войне с венграми. Генуэзцы, венецианцы… И даже эти приутихли… Так почему бы не вздохнуть свободно и не позабавиться? Что ж – позабавимся».
– Прости, мой великий автократор. Столько забот, столько важных дел. Не успевают до всего дотянуться не только руки, но и мысли.
– Вижу… И слышу то, что мне только что сообщили…
Иоанн Кантакузин оглянулся на самодовольно улыбающегося катепана Фоку.
– …Я ожидал, что именно ты, Никифор, поведаешь нам в подробностях о том, что так оживило мой Константинополь…
– Оживило? – вновь перебил василевса Никифор и глазом не моргнул.
– Именно! Об этом говорят на Форуме и Акрополе, на улицах и в церквях, у фонтанов и в домах.
– О чем же? – развел руки парадинаст.
Иоанн Кантакузин снисходительно улыбнулся. Огромная свита за его спиной торжествующе исказилась в язвительных усмешках.
– Ты ли это, Никифор? Ты, который знает все и обо всех. Ты, который успевает повсюду и вовремя. Неужели ты не знаешь о ночном происшествии в Арелиане[228]?
Никифор надолго задумался. Каждое мгновение этой задумчивости играло против него и усиливало его врагов. Но он намеренно держал паузу. Держал до тех пор, пока василевс начал хмурить брови, а лица врагов парадинаста покрылись позолотой счастья.
И тогда Никифор глубоко вздохнул и, пожав плечами, ответил:
– Я знаю только об одном… незначительном происшествии в этом квартале. Трое воинов взломали двери дома. Есть жертвы. В этом должен разобраться претор плебса…
Тут же рядом с Иоанном Кантакузином появился «искреннее правдивый» чиновник, который своей прямолинейной честностью смущал и самого василевса. Посмотрев на того, на ком лежала ответственность за безопасность столицы, автократор только рукой отмахнулся:
– Мой дорогой Никифор! Твои дела и заботы совсем очерствили твою душу и сделали каменным сердце. Ты видишь все через строгие тома закона. И это верно. Но! Ты послушай, как об этом деле говорят на Форуме Константина простые люди. Ты послушай, как утром мне об этом рассказывала василиса[229]Ирина. Моя Ирина!
– Я весь внимание, мой автократор!
«Во внимание» превратились все, кто в этот поздний для дел и ранний для забавы час находился у руки василевса. Хотя по некоторым лицам все же было видно, что эта история несколько поднадоела, рассказанная многократно и многими. Но то, что сам Иоанн Кантакузин решил прояснить происшедшее своему парадинасту, уж очень многим не пришедшемуся по душе, стоило того, чтобы быть «во всем внимании».
– Да! Разумеется, с уст моей обожаемой супруги Ирины, достойнейшей из василис империи, все это звучало куда красочнее и трогательнее. Я даже так и не смогу. Но на то и есть женское сердце, чтобы всякое чувство представить необъятным, как небо, горячим, как солнце, и необходимым, как вода и пища. По мне, ну, и что из того, что разбойники похитили девственницу и решили выгодно продать?.. Такое случается каждый день, и в этом есть моя вина, как отца моего народа. И чего греха таить, не всегда моя справедливая рука настигает злодеев, а мой меч их карает. Тем более приятно, что есть истинные рыцари, готовые выступить в поход по ночным улицам с их многочисленными опасностями, сразиться с разбойниками и освободить красавицу… Я уже говорил, что девица необычайно красивая?
– Нет, мой автократор, – первым ответил Никифор, опередив еще два десятка голосов.
– Да! Красавица! Редкой даже для Константинополя красоты. Ангельской! И что еще… Ах, да! Каким-то чудом, и здесь не обошлось, без ангельской помощи, эта девственница передала своему возлюбленному рыцарю записку, в которой описала все муки душевные, которые она пережила с тех пор, как они расстались. И еще более ужасные, когда она была на море схвачена злодеями, в то время, когда уже виднелись стены Константинополя. Те самые стены, на которых нес свою службу этот достойный рыцарь. Слышите! Он верно служит своему василевсу. Настолько верно, что в час опасности для своего автократора и его столицы с печалью в сердце оставил свою возлюбленную и опоясался мечом. Разве это не прекрасно! Разве это не достойно того, чтобы каждый житель Константинополя говорил об этом?