охранник, то разведчик… Ну да, у меня темная кожа, но это еще не значит, что я невидим в темноте. Одежда-то на мне не черная. Хотя и не светлая, да. И я бы, конечно, мог раздеться, но… Наверное, я пока еще не готов ходить голым по кладбищу посреди ночи.

Трехрукий проводил ворчащего сонзера взглядом и поинтересовался у одержимого:

— А твой офицер всегда столь своенравен?

— Да какой из него офицер, — отмахнулся Ахин. — Диолай даже среди отбросов общества не прижился. То ли он был слишком для них хорош, то ли совершенно бесполезен.

— Нет, — прошептала Аели. — Он просто другой. Ну, как бы… дурачок, в общем.

Почти вся нежить уже находилась внутри сторожки и барака, снаружи осталось лишь около десятка порождений Тьмы, неторопливо бродящих вокруг на случай, если кто-то из людей попытается сбежать. Некоторые мертвецы даже вышли на тракт и застыли, возможно, впервые за все время своего посмертного существования покинув город-кладбище. Казалось бы, сущая мелочь — выйти за ограду. Но для них это огромный шаг вперед. Они променяли размеренную и предельно простую нежизнь на неизвестность.

Тем временем внутри зданий что-то происходило — до пригорка доносился приглушенный шум, в котором изредка угадывался хруст стекла, лязг метала, крики людей и грохот падающих вещей. Примерно так же обычно проходил ремонт какой-нибудь мастерской в ремесленном квартале Камиена. В общем, со стороны сражение выглядело не очень-то впечатляюще.

Однако кажущаяся заурядность ситуации периодически уступала место жестокой реальности. Вот, например, в одном из окон показался перепуганный человек, пытающийся выбраться на улицу, но цепкие костлявые руки нежити тут же затащили его обратно. Другой же незадачливый беглец и вовсе не смог пролезть в узкую оконную раму, так как сильно раздобрел на размеренной службе. К застрявшему сторожу тут же подошел кто-то из мертвецов, патрулирующих снаружи, и коротким движением перерезал ему горло серпом, пустив поток крови на притоптанную траву.

«Без тени сомнения, — Ахин перевел взгляд с тучного трупа на нежить, невозмутимо продолжившую бродить по кругу. — Жизнь для них мало что значит. И даже желая жить, а не просто существовать, они никогда не смогут относиться к ней так же, как до своей смерти… Впрочем, рано об этом думать. Быть может, все еще изменится».

За спиной одержимого раздалось знакомое недовольное бормотание — вернулся Диолай.

— В поместье тихо, — буркнул сонзера, плюхнувшись на землю. — А тут как?

— Тут… — Ахин вдруг понял, что из зданий больше не доносится никакого шума. — Тоже тихо.

Темная туча все так же медленно ползла по ночному небу, с трудом таща за собой тень, заметно потяжелевшую от застрявших в ней смертей. Лунный свет пролился на въезд в Могильник, стекая серебряными потоками по крышам двух разоренных зданий и ниспадая вниз туманной дымкой, оседающей в отблесках разбитых стекол и багрово-рубиновой травы. На кладбище вновь воцарилась тишина.

— Кажется, победили, — Трехрукий прерывисто посмеялся, с трудом вспомнив, как это делается. — То есть… мы теперь свободны?

— Свободны, — подтвердила саалея, накручивая зеленоватый локон на палец. — Смотри не пожалей об этом. Пути назад нет.

— Погодите-ка. Это все, что ли? — фыркнул сонзера. — Уже закончилось? Пф… Правильно я сделал, что не пошел туда. Никчемная битва.

«Никчемная, да. Тут уж не поспоришь, — одержимый поочередно посмотрел на замершего Трехрукого, задумавшуюся Аели и презрительно скривившегося Диолая. — Но это победа. Наша первая победа. Лишь бы она не стала для нас и последней».

— Идем, — коротко скомандовал он.

Ночь только началась, но все-таки в городе-кладбище лучше не задерживаться. До утра нужно успеть уйти как можно дальше. Конечно, вряд ли светлые хозяева из поместья сразу же пустятся в погоню за сбежавшей собственностью, а то и вовсе не посчитают это необходимым. Основная проблема заключается в другом — теперь у Ферота есть отчетливый след.

Когда Ахин со своими спутниками приблизился к сторожке, их встретил Перевернутый, предостерегающе подняв руку:

— Вам лучше подождать здесь. Мы сами вынесем все полезное.

— Что происходит внутри? — нахмурился одержимый.

Помявшись, опрятный мертвец уклончиво ответил:

— Ничего такого, что следует видеть живым.

— И все же я зайду.

— Как хочешь, — пожал плечами командир нежити. — Но я предупредил.

Одержимый кивнул и направился к двери.

— А я, пожалуй, не пойду, — пробормотала Аели, попятившись назад.

Интуиция подсказала саалее, что прислушаться к предостережению — не такая уж плохая идея. К тому же в воздухе повис настолько отвратительный запах крови, усиленный ночной сыростью, что зайти внутрь здания она ни за что бы не рискнула.

— Ну, не оставлять же ее без присмотра, — Диолай как бы нехотя пошел следом за саалеей, не очень хорошо скрывая желание отойти от этой бойни подальше.

«А я-то зачем полез сюда? Кому я собрался что-то доказывать?.. Дурак», — Ахин с трудом проглотил ком в горле, толкнул болтающуюся на одной петле дверь и уверенно — он надеялся, что это выглядело уверенно, — перешагнул порог.

После залитой серебряным светом улицы, внутри оказалось слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-то. Не горело ни одной свечи, а луна, робко заглядывающая через выбитые узкие окна, лишь слегка очерчивала смутные силуэты. Но даже одних звуков было вполне достаточно, чтобы осознать происходящее.

Нежить питалась.

Со всех углов слышались неестественные причмокивания, какие могли издавать только существа с иссохшими губами и частично отсутствующими зубами. Многие из них не справлялись с откусыванием и пережевыванием еще упругой плоти, поэтому им приходилось рвать ее, издавая какой-то животный хрип, с хрустом выворачивать суставы и методично разделывать человеческие трупы садовым инвентарем. От последнего становилось особенно не по себе — звуки хлестких ударов; чавканье застревающих в мясе мотыг и серпов, которые приходилось проворачивать и дергать, чтобы высвободить; приглушенный скрип задетых костей и шлепки отбрасываемых в сторону частей тел.

Ахин задержал дыхание, но было уже слишком поздно — запах крови, перемешанной с желчью и мочевиной, ударил в нос. Рвотный рефлекс удалось подавить на удивление быстро, но голова все же закружилась.

Одержимый пошел вперед и понял, что подошвы прилипают к полу. Непрошеная догадка о том, по чему он сейчас идет, прочно засела в голове и мешала сосредоточиться — Ахин не мог думать ни о чем другом, кроме смерти и бесчеловечности происходящего здесь.

Вскоре глаза привыкли к полумраку внутри разоренного здания. Клубящаяся в углах темнота приобрела очертания питающейся нежити, склонившейся над человеческими телами.

Ахин пытался не отводить взгляд, но к такому зрелищу он все же не был готов. Наконец, сконцентрировав внимание на противоположной стене, одержимый выпрямился, сложил руки за спиной и… понял, что ему нечего сказать. Причин