Ешь таких — не наешься…

Тетка ж Алевтина щей разлила… ели молча, сосредоточенно. А то, тут вам не столовая студенческая, дядька же Панас по второй разлил…

— Не гони, — нахмурилась тетка Алевтина. — Поспеете еще…

— Оно-то верно. — После настоечки староста наш становился благостен и со всем согласен. Ел он мало, больше баловался, знать, сыт был. — А ты, Зославушка, сказывай… как оно, в столицах…

— По-разному… — Лойко сома жевал да пальцы облизывал, не чинясь того. — Где-то хорошо, где-то плохо… как везде. Но такой рыбы я там точно не пробовал!

Тетка Алевтина зарделась.

Приятственно ей было.

— И настойка знатная… у отца на что погреба огромные… а и еще налейте…

— Ты закусывай, сынку…

— Закусываю…

— Ты получше закусывай… от ишшо рыбки возьми. Сома этого мы с мужиками летось подняли… в бочаге жил. Я тебе скажу, такая скотина, что думали, не взопрем на воза! Двадцать пудов!

— Врешь!

Лойко рюмочку поднял.

— Да чтоб мне век рыбы не едать! — Дядька Панас не обиделся. — Харя — во! Человека заглынуть мог бы…

Лойко головою покачал, дивясь этакому чудищу.

— У вас там такого, небось, нема…

— Нема, — согласился боярин, и настоечке должное отдал, на сей раз не согнулся, занюхнул только. — Ох, нема… чую, хороши будут вакации…

— Что, тож студиозус? — Тетка Алевтина тарелочку с пирогами к Ильюшке подвинула. — Ешь, боярин, а то больно выхудл… и ты жуй, не гляди, чай, не потравим…

Это уже Арею, он только усмехнулся и заметил:

— Меня потравить сложно…

— Ну… это ежели не умеючи, — отмахнулась тетка Алевтина. — Небось, на каждую тварь своя травка Мораной дадена…

На тварь Арей нисколечко не обиделся. И тетке не поверил.

А зазря.

Тетка Алевтина про иные травы поболе бабки моей ведала. Оно ведь и есть так, что у каждое былинки два обличия есть. То, что Божинею дадено, явное, да то, которое сестрицею ейной единоутробною сотворено. И то обличье тайное, не каждому явится, надобно знать и час, и день, когда трава, пускай бы самая обыкновенная, навроде пастушьей сумки, силу мертвую обретает.

И слово, которым силу эту запечатать можно.

Про старостиху у нас всякого сказывали, и когда я, малая, выспрашивать бабку начала, что в том правда, та велела не лезть к тетке Алевтине. Мол, каждому свой урок миром нынешним даден.

А тут вдруг страшно стало. Ну как и вправду сыщется в сенях ее, помеж пучков с мятою да душицею, особый пук травы неведомой, заговоренное мертвым словом? И будет она безвредною для всех, окромя Арея…

Подумала так и устыдилась.

Тетка Арея квасом потчевала. И сама ж хлеб поднесла. И не переступит она, старостиха, Божининого закону, по которому свят гость, под крышу принятый.

Ели.

Говорили.

Дядька Панас про рыбалку, до которое дюже охотником был, про лес местечковый, где ноне волки завелися, и пущай никого не трогают, но все знают, уж коль пришла стая, то сие надолго… мужики-то ходили, капканы ставили, да стая хитра.

Воют.

Кружат. И не ловятся. Иным-то разом весь снег истопчуть, будто здекуются. Лойко головою качал, а глаза-то поблескивали, не то от настоечки, не то от забавы… волков-то загонять самое оно для Лойковой непоседливой душеньки.

Илья ж хмурился.

Арей ел молча. А тетка Алевтина, рядышком примостившися, знай подкладывала в тарелку…

— Схуд, болезный… и давно ты в энтой Акадэмии…

— Пятый годок уже…

— Пятый, значится. — Она подперла пухлую щеку кулаком, тоже пухлым, да этая пухлявость не мешала теткиным рукам силу иметь. И с силою оной не только дядька Панас считался. — Совсем обтощал… жуй, гостюшка дорогой… жуй…

Арей и жевал, на тетку искоса поглядывая.

Я ж молчала.

Слухала всех и разом, и до того тепло мне было на душе, спокойно. Домой возвернулася, как есть, и нет во всем свете места Барсуков роднее… терем боярский? Навошто он мне надобен?

Тут мое место.

— Алевтина Саввишна. — К старостихе я обращалася вежливо, потому как ценила тетка Алевтина этакое обхождение. — А где Боряна…

Потому как дивно, что час минул, а не явилася старостина сестрица, чтоб за стол сести да видом своим аппетиту убавить. Она-то, сама тоща, ела мало, клевала по крошечке, да с видом этаким, что разом совестно становилося, что в тебя много лезет.

— Так бабка не написала? Сосватали ее!

От так новость! Чтоб Боряну да сосватали?! Да кто ж это такой сыскался? Ее ж норов не только в Барсуках ведають…

— С самой боярское усадьбы эконом явился… домоправительница-то у боярыни стара уже стала, глазами слаба, да и розумом. — Тетка Алевтина пересела ко мне, и Арей вздохнул с немалым облегчением. Не то боялся он старостихи, не то стеснялся. Разве ж поймешь? Главное, что тетка Алевтина пальчиком погрозила и велела строго:

— Ешь. Я за тобой гляжу… так от, мы-то и не чаяли… а по первому снежку явился… весь такой солидный. С животом.

Она показала, каков живот у нового сродственника, и все закивали, соглашаясь, что с этаким животом жених точно солиден.

— И давай говорить, что на ярмарке в том годе встретилися… и что в медах она смыслит, и в копчениях… и вся такая разумная… а я-то думала, чтой-то наша Борянка в усадьбу зачастила. То ей пуху туда отвезть надобно, то маслица нашего просят, будто своих маслобоен нетушки… и главное, деньгой платют за все… вот и отдали. Нехай себе живут…

А и вправду, нехай живут.

Стало быть, и ей срок пришел. Верно говорят люди, что каждому человеку Божиня свою пару создала, только поди ты, отыщи ее, пойми сердцем, что твое это… и коль вышло сие у Боряны, то только порадуюся за нее.

Жаль, подарка не привезла достойного…

О подарках вспомнила, то и о сумках своих! Вскочила, да только тетка Алевтина за рукав уцепила, дернула.

— Посиди ужо, егоза… поспеется оно… а без Боряны-то попустело… поразлетались сыны мои… кажный по своему дому…

…а дочку-то они еще позатым годом в Вершовичи отдали. Опосля бабка еще на роды ездила, писем свезла, гостинцев всяких… у тетки Алевтины, ежель посчитать, внуков шестеро.

И хата пустая.

— Говорила я молодшему, чтоб шел к нам жить, да не захотели… боится, что с невесткою залаемся, — пожалилась тетка Алевтина. А головою покивала: лаяться аль нет, но всякому ведомо, что двум хозяйкам у одной печи места не хватит, пускай даже печь оная с избу величиною станет. — Так от и живем, Зослава… я там велела, чтоб печь тебе растопили… но погодь, пока оно прогреется. И пирогов дам… с утра опару поставила, как сердцем чуяла…