– Благодарю вас, граф, вы подаете мне некоторую надежду… Мне не приходилось быть в его комнате, – не можете ли сказать мне, в какой стороне дворца она находилась?

– У реки, близ комнаты короля Наваррского.

– Глубоко благодарен вам, граф, за эти сведения, – сказал Филипп.

Филипп вышел и вернулся к Лувру, где его с нетерпением ожидал Пьер.

– А я боялся за вас, сударь, и пошел за вами, – говорил он, когда Филипп подошел к нему. – Но увидев, как вы мирно говорили с ним и потом спокойно пошли за ним, я успокоился. Ну, что, узнали что-нибудь?

Филипп передал свой разговор с графом.

– В таком случае я готов побиться об заклад, что он спрятан во дворце прислугой; он такой любезный и веселый, и, вероятно, какая-нибудь женщина пожалела его. Но как узнать, кто она?

– Почему же женщина? Может быть, то был мужчина, – сказал Филипп.

– Нет, – возразил уверенно Пьер, – наверняка женщина. Мужчина не рискнул бы; для этого нужно нежное женское сердце.

– В таком случае у нас нет надежды найти его, – произнес уныло Филипп.

– Правда, дело трудное, но не совсем безнадежное, – возразил Пьер. – Если позволите, я возьму это дело на себя. Я выдам себя за рабочего без работы, – их теперь много, – вон там вход для прислуги, я буду наблюдать за каждой выходящей оттуда женщиной.

Со следующего утра Пьер занял позицию около ворот. Первые три дня прошли безуспешно, но на четвертый день он вернулся с сияющим лицом.

– Хорошие вести, сударь, – сказал он. – Граф жив, я нашел его.

Филипп вскочил и схватил своего слугу за руку.

– Слава Богу! А я перестал уже надеяться. Как же ты его нашел?

– Да так, как и ожидал, сударь. Три дня следил я за всеми выходившими и входившими туда женщинами, но все они казались мне не стоящими внимания: одни хлопотали о нарядах, другие бегали по лавкам, третьи шли на свидания с кавалерами. Но сегодня после обеда вышла молодая женщина с бледным лицом. Она перешла через улицу и тревожно озиралась, как бы опасаясь, не следит ли за ней кто-нибудь. «Вот ее-то мне и нужно», – подумал я и пошел издали за ней. Скоро она повернула в переулок, раза два остановилась, заглянула в окна двух-трех лавок и нерешительно пошла дальше. Я, конечно, заметил эти лавки и нисколько не был удивлен, убедившись, что каждый раз она останавливалась перед аптекарскими магазинами. Наконец, осмотревшись боязливо, она вошла в такой магазин. Я тоже вошел вслед за ней. Увидев меня, она вздрогнула. Я попросил дать мне мази для ран, и продавец дал мне из банки, которую он только что поставил на прилавок.

Заплатив деньги, я ушел, а через несколько минут и она вышла. Она шла не торопясь, как бы прогуливаясь, и по временам озиралась украдкой. Очевидно, она получила то, что ей нужно было, и не хотела привлекать к себе внимание скорым возвращением во дворец. Я догнал ее в безлюдном месте. «Сударыня, – сказал я, снимая шляпу, – я друг того господина, для которого вы купили мазь и другие снадобья». Она побледнела как полотно, но решительно ответила: «Я не понимаю, о чем вы говорите, сударь; если вы будете приставать к скромной женщине, я позову полицию». – «Повторяю, – сказал я, – что я друг господина, для ран которого вы только что купили лекарства. Я слуга его двоюродного брата, рыцаря Флетчера, а вашего больного зовут граф Франсуа де Лаваль». – Она взглянула на меня с изумлением и пробормотала: «Откуда вы это знаете?» – «Не все ли равно вам! – ответил я. – Достаточно того, что я это знаю. Мой господин и я приехали в Париж именно затем, чтобы отыскать графа и спасти его. Доверьтесь мне; только тогда мы и можем выручить его». – «А как зовут вашего господина?» – спросила она, как бы все еще сомневаясь. – «Филипп», – сказал я. – «Слава Богу! – воскликнула она, всплеснув руками. – Когда он был очень болен, то в бреду все говорил о Филиппе. Сам Бог послал вас ко мне. Мне было ужасно трудно скрывать эту тайну». – «Пойдемте куда-нибудь в глухое место, – сказал я, – здесь проходит много народу, и на нас могут обратить внимание».

Через несколько минут мы свернули в глухой переулок и она рассказала мне следующее:

– Я служу горничной во дворце, и мне поручено было убирать комнату графа де Лаваля. Раза два он видел меня и говорил со мной очень любезно, и я думала: «Какой добрый господин, и как жалко, что он еретик». Когда наступила та ужасная ночь, нас всех разбудили стоны, крики и звон мечей. Некоторые служанки в страхе побежали узнать, что такое происходит; в их числе была и я. Проходя мимо комнаты графа де Лаваля, я увидела дверь отворенной и заглянула в нее. Трое убитых солдат лежали на полу, а рядом с ними граф без признаков жизни. Я бросилась к нему, подняла его голову и брызнула в лицо водой из бутылки, стоявшей на столе. Он открыл глаза и попытался было подняться. «Что случилось, сударь?» – спросила я. «Убийство гугенотов, – сказал он слабым голосом. – Разве вы не слышите набата на улице и шума во дворце? Они вернутся и доконают меня. Благодарю вас за то, что вы сделали для меня, но все это бесполезно». – Я подумала с минуту и спросила его: «А можете вы идти, сударь?» – «С трудом», – ответил он. – «Обопритесь на мое плечо», – сказала я и с большим трудом повела его по лестнице, по которой почти никто не ходил на самый верх. Он несколько раз повторял: «бесполезно, я ранен смертельно», но тем не менее продолжал идти. Я спала в маленькой комнате под крышей с двумя другими служанками, а в конце коридора находился большой чулан, заставленный старой мебелью. В этот чулан я и отвела его и нагромоздила перед ним много тяжелой мебели, на случай, если бы его стали искать. Там я сделала ему постель и перевязала, как умела, его раны. Раза два-три в день мне удавалось забегать к нему и приносить ему воду и пишу. Одно время я думала, что он умрет, потому что он целых четыре дня не узнавал меня, а в бреду все звал какого-то Филиппа на помощь. К счастью, он был так слаб, что говорил шепотом. На другой день дворец весь обыскали, но помещения прислуг осмотрели невнимательно, заметив, что мы спим по три, по четыре в комнате и что спрятать там кого-нибудь невозможно, чтобы другие не знали об этом. Заглядывали и в чулан, но я привела там все в такой беспорядок и так тесно заставила тяжелыми вещами, что обыскивавшим и в голову не пришло посмотреть дальше. Когда они искали в чулане, я находилась в своей комнате, и сердце мое замирало от страха, пока они не вышли оттуда, не найдя ничего. В последующие десять дней граф немножко поправился, но все четыре раны его и до сих пор ужасны и болезненны, хотя уже начинают заживать. Он может уже немного ходить, хотя с трудом. Его легко было бы вывести из дворца в ливрее, через вход для прислуги; но для дальней дороги он еще очень слаб; раны его могут открыться, а одна из них около сердца».

Вот что рассказала мне девушка…

– Но что же нам теперь делать, Пьер? – спросил с беспокойством Филипп.

– Завтра вечером, сударь, когда стемнеет, эта женщина выйдет из дворца с господином Франсуа. У нас еще достаточно времени, чтобы найти квартиру, где можно было бы поместить его. Мы должны привести его тайно, так, чтобы никто не знал, что в квартире есть кто-нибудь, кроме нас двоих. Когда он поправится, мы достанем для него такой же костюм, как у нас, и увезем его.