– А зачем мне знать все это? – удивилась Алиенора. – Вы предлагали мне поженить вашего сына и мою дочь еще до того, как мы с Людовиком отправились в Иерусалим. Король тогда вам отказал. Он и сейчас, я уверена, не собирается менять своего решения.

Жоффруа изучил доску и взял в руки пешку.

– На этот раз я не думал о вашей дочери, – сказал он и пронзил ее острым, твердым взглядом.

У Алиеноры все сжалось внутри, но нельзя показывать, как сильно он ее смутил.

– Интересно. – Она подавила желание посмотреть на Генриха. – Это был бы хороший шаг для Анжу, но где выгода для меня?

– Вы бы стали герцогиней Нормандской и надели корону Англии.

– А вы забегаете далеко вперед. Насчет Нормандии – возможно, но Англия остается на волоске, да и зачем бы мне стремиться к английскому трону, когда я не знаю ни страны, ни людей?

– Затем, что это было бы свежее начало среди тех, кто не будет вас судить, – вкрадчиво ответил Жоффруа. – Не сомневайтесь, он станет королем. Есть в нем величие. Вас не унизит такой союз.

– Возможно, и так, но, повторюсь, особой пользы в нем я также не вижу. – Она передвинула свою пешку и откинулась на спинку кресла. – Архиепископ Бордо однажды рассказал мне, что вы задумали женить на мне своего сына, когда он еще лежал в пеленках.

Жоффруа скривил рот:

– Но теперь он уже не в пеленках. – Граф Анжуйский упорно сверлил ее взглядом. – Как только под вашим разводом поставят печать, вы превратитесь в лакомую добычу, за которой все будут гоняться. И волей-неволей вам придется еще раз выйти замуж. Вокруг много волков, и, конечно же, для вас лучше находиться в компании тех, кого вы знаете и кто пришел к вам с почтением. Быть может, вы считаете, что способны защитить себя, но тем не менее вам нужна весомая кольчуга за спиной, а ему нужно стать не просто наемником или верным вассалом. Даже моя сварливая жена скажет вам то же самое.

– А вы смельчак, раз пришли ко мне с таким предложением.

– В смелости есть смысл, но я не действую опрометчиво, как и мой сын. Мы просим одного: подумайте над этим.

– Я не отвечу ни да ни нет.

Алиенора, сохраняя невозмутимость, продолжила играть в шахматы, намереваясь нанести ему поражение. Когда она этого добилась, он принял проигрыш с грустной улыбкой.

– Возможно, вы захотели бы сыграть с Генрихом, – заметил Жоффруа.

– Он часто вас обыгрывает? – Она взглянула на юношу, который оставил танцы по знаку отца.

– Скажем так: мы играем на равных.

– Тогда я буду ожидать такого же исхода.

Жоффруа усмехнулся.

– Иногда происходят вещи, которых мы не ожидаем, – ответил он и освободил кресло для Генриха. Сын занял его место, а граф захромал к одному французскому барону, чьи земли граничили с анжуйскими.

Алиенора по-новому взглянула на юношу, занявшего место отца по другую сторону шахматной доски. Интересно, каково быть женой этого якобы блестящего молодого человека, до сих пор изображающего воплощение самой скромности? Она на девять лет старше, а это либо пустяки, либо непреодолимая пропасть. Что же касается жизненного опыта, то тут он ей не соперник. Молодого человека можно сравнить с белым листом – пиши что хочешь; вполне вероятно, она сумеет манипулировать им, чтобы он стал тем, кем ей надо. Но для начала предстоит узнать о нем больше, прежде чем думать о таком важном шаге.

У него были яркие умные глаза, и он уже умел скрывать свои мысли. Губы нежные, как у всякого юного существа, но твердо сжаты, а подбородок решительно выдвинут вперед. Интересно, какой он в супружеской постели? Видимо, от него родятся рыжеволосые, синеглазые сыновья и дочери. И тогда Жоффруа Анжуйский станет свекром. От последней мысли королева едва не содрогнулась. И каково это – надеть северную корону, если амбиции и удачи юноши приведут его на английский трон? Она мало знала о той стране, туманной, зеленой и холодной, лежащей на периферии ее интересов. Если в Париже Алинора чувствовала себя вдали от дома, то что говорить об Англии?

Генрих солнечно улыбнулся и предложил ей начать партию:

– Прошу, мадам. Первый ход ваш.

– Ну вот, – изрек Жоффруа, когда они с сыном удалились на ночь к себе, – все оказалось нетрудно, правда?

Генрих кивнул, грустно улыбнувшись отцу. Он готовился увидеть зрелую женщину, давно миновавшую пик расцвета, но в реальности она оказалась все еще молодой и красивой, обаятельной и спокойной – прекрасная партия для любого монарха. Он привык к женщинам с сильным характером, его родная мать такая же. Но если матушка отличалась резкостью мнений и была как твердая сталь, Алиенору можно было сравнить с жидким золотом. Правда, она, конечно, не юная невинная дева, с которой ему было бы лучше всего, но это не катастрофа.

– Она очень красива, – признал Генрих.

Шахматную партию они довели до пата. Генрих мог бы выиграть, но поддался из соображений дипломатии, правда где-то в глубине души у него закралось подозрение, что она поступила так же.

– Людовик глупец, что выпускает из рук ее и Аквитанию, – сказал Жоффруа. – Герцогиня из тех женщин, которые принимают самостоятельные решения и поступают, как им заблагорассудится. Нам не придется умасливать уйму советников, да и вряд ли у нее здесь есть доверенные лица.

– Выходит, наш успех зависит от ее решения?

– Совершенно верно, – подтвердил Жоффруа. – Ты сегодня преуспел. По-моему, произвел на нее хорошее впечатление, но при этом не выпячивался настолько, чтобы показаться дерзким, и не привлек внимания Людовика и его придворных. Я уверен, что никто даже не догадался о нашей затее. Все только о том и говорят, что я привез сюда Жиро де Берле в кандалах.

Генрих подошел к окну.

– Она согласится, – тихо произнес он больше себе, чем отцу, и сразу унесся мыслями в Аквитанию, ее несметным богатствам и тому, какие перед ним откроются перспективы, если он станет герцогом-консортом.

Прошло всего несколько часов, а его нежелание и равнодушие как будущего жениха превратилось в нетерпение.

Жоффруа разлил вино по хрустальным кубкам и поднес один к окну.

– За успех, – провозгласил он.

Генрих взял кубок и отсалютовал отцу:

– За династию.

Алиенора сидела в постели, положив поверх одеяла запечатанное письмо, прибывшее из Пуатье с наступлением темноты. Она задумчиво смотрела на послание, наматывая на палец прядь волос. Хотя за ней и закрепилась репутация искусительницы, единственный мужчина, который видел ее с распущенными волосами в спальне, был Людовик. Теребя локон, королева представляла немигающий взгляд молодого анжуйца, если она примет его предложение и подарит ему привилегию мужа. В целом идея была интересная и имела свои преимущества, но предстояло еще как следует все обдумать, поскольку на этот раз то будет ее самостоятельный выбор, пусть даже ограниченный соображениями, кто она такая и что собой представляет.