– Ты протрешь дыру в полу, – тихо, но раздраженно произнес Жоффруа.

Он сидел в постели, со всех сторон его подпирали многочисленные валики и подушки. За последнюю пару часов лихорадка уменьшилась, но дыхание оставалось затрудненным, а конечности посинели.

Генрих подошел к постели и взял отца за руку:

– А что мне еще делать?

– Ха, ты никогда не мог усидеть на месте, – сказал Жоффруа. – Поучился хотя бы у Амлена. – Он кивнул на своего сына-бастарда, который сидел у камина, опустив голову на сложенные руки: его отчаяние было почти осязаемым.

– Когда умру, с места не сдвинусь.

Жоффруа тихо хмыкнул:

– Ты мне служишь большим утешением.

– Да ты сам не захотел бы, чтобы я затих.

– Иногда это было бы неплохо. Присядь. Хочу поговорить с тобой, пока еще дышу и в сознании.

Генрих неохотно сел у кровати. Он понимал свой долг – дежурить у больного, – но на самом деле ему хотелось одного: оседлать коня и помчаться как ветер, чтобы обогнать смерть.

Жоффруа собрался с силами и заговорил, делая паузы для тяжелых вдохов:

– Ты мой наследник. К тебе перейдет Анжу, так же как и Нормандия.

Генрих разрумянился. Зря, выходит, младший брат постоянно требовал, чтобы Анжу перешел к нему. Генриха порадовало, что отец с ним одного мнения по этому вопросу.

– Я буду править ими хорошо, и они достигнут величия, – пообещал он.

– Смотри исполни обещание. Не подведи меня. – Жоффруа помолчал немного, закрыв глаза, чтобы собраться с силами и заговорить снова. – Но твоим братьям тоже что-то должно достаться. Что перейдет Гильому – оставляю на твое усмотрение, но я хочу, чтобы ты отдал Жоффруа то, что ему полагается.

Генрих окаменел. А дела-то оказались не так хороши. Единственное, что полагалось этому Жоффруа, – пинок под зад.

– А именно, сир?

– Он должен получить замки Шинон, Луден и Мирабо. Это традиционное наследство младшего сына в семье.

Генрих поджал губы. Он не намеревался позволить младшему брату завладеть этими замками. Слишком они важны со стратегической точки зрения. Он прекрасно знал, что этот выскочка желает подчинить себе все земли Анжу. Такое наследство его не устроит, он воспользуется им только для того, чтобы разжечь восстание.

– Ты слышишь меня? – прохрипел Жоффруа.

– Да, сир, – пробормотал Генрих.

– Тогда поклянись, что все исполнишь.

Генрих сглотнул.

– Клянусь, – процедил он сквозь зубы.

В эту минуту рядом не оказалось священников, чтобы услышать клятву. Умирающий не должен пытаться навязать свою волю тому, кто остается жить.

Жоффруа оскалился.

– Сдержи клятву под страхом моего проклятия, – задыхаясь, проговорил он. – Ты также будешь заботиться об Амлене и продвигать его при дворе. Он твоя правая рука и зачат от того же семени. Я ожидаю, что ты никогда не отречешься от него. Он станет твоим самым верным союзником.

К этому повелению Генрих отнесся с большей готовностью и сразу кивнул.

– Я позабочусь об Амлене, сир, – сказал он, бросив взгляд через плечо. – Когда Англия станет моей, я найду ему подходящую наследницу и достойные земли.

– Не забудь про свою сводную сестру в Фонтевро. Позаботься, чтобы Эмма была тоже хорошо устроена.

– Да, сир. Я сделаю все необходимое.

– Ладно. – Жоффруа опять помолчал, собираясь с силами. На секунду Генриху показалось, что отец заснул, но когда он начал освобождать руку, Жоффруа сжал ее крепче. – Теперь о твоем браке. – Он уставился на Генриха налитыми кровью глазами. – Сделай все, что должен, чтобы получить руку герцогини Аквитанской.

– Обязательно, сир.

– Женщины – ненадежные существа, и, если только им позволить, они могут увести тебя по извилистым тропам. Всегда будь сверху в прямом и переносном смысле этого слова, потому что она, как всякая женщина, попытается тебя оседлать.

Генрих едва не улыбнулся от сравнения, но сдержался, увидев, насколько серьезен и мрачен отец.

– Не доверяй женщинам. Их оружие – не клинок и не кулак, а взгляд и нежное словечко в спальне, так же как и ложь. Внедри своих людей среди ее придворных и неусыпно за ней наблюдай, а иначе никогда не станешь хозяином в собственном доме. – Грудь Жоффруа вздымалась, когда он с трудом произносил слова. – Сделай ей ребенка и позаботься, чтобы твое семя победило ее семя, и тогда она будет рожать мальчиков, а то ее и женой считать нельзя. Ты должен править, а она – обеспечивать тем, чем ты правишь. – Он сжал руку сына с неожиданной силой. – Так повелел Господь, не забывай об этом, сын. Я оставляю все это тебе, как когда-то оставили мне.

Генрих понял, что это последние мудрые слова и советы, которые он выслушал от отца, – других не будет. Он лишался мерила своей жизни, твердости, что давал ему отец, и поэтому сейчас ухватился за них что было сил.

– Я не подведу, обещаю, сир.

– Верю. Ты хороший сын и радовал меня с первой минуты своего рождения. Вспомни обо мне, когда у тебя родятся собственные сыновья… И назови одного моим именем.

– Сир, для меня большая честь это сделать.

Жоффруа выдохнул, сотрясаясь всем телом.

– Я очень устал, – прошептал он. – Теперь посплю.

Желание Генриха расхаживать по комнате улетучилось где-то в конце отцовской речи. Это были напряженные секунды перед финальной неподвижностью. Время длилось бесконечно долго между одним затрудненным вдохом и следующим. Генрих никогда не любил ждать. Слишком много в этом мире возможностей и обещаний; мир – как спелый фрукт: наливается соком и только и ждет, чтобы его съели. Да и что он мог дать отцу теперь, кроме слова и своего времени?

Амлен подошел ближе к постели.

– Я слышал, что сказал отец. – Он бросил на брата пронзительный взгляд. – И что ты ответил. Все слышал.

– О наследнице и землях я говорил серьезно, – подтвердил Генрих. – Но только если ты присягнешь мне на верность.

Амлен заиграл желваками:

– Присягать тебе, пока жив отец, я не буду, но, когда ты станешь графом Анжуйским, ты получишь мою клятву. Я не питаю к тебе любви, временами даже ненавижу, но это не имеет никакого отношения к тому, чтобы обменяться с тобой рукопожатиями и поклясться быть твоим человеком в обмен на то, что ты можешь предложить.

– Я тоже не питаю к тебе любви, – ответил Генрих, – но готов доверить тебе свою жизнь и хорошо вознаградить за службу.

Братья обменялись понимающими взглядами и опустились рядом, плечом к плечу, на колени, чтобы продолжить бдение.

Рауль де Вермандуа провел приятный вечер за игрой в кости с Робером де Дрё и несколькими придворными. Многие, включая Людовика, отправились спать пораньше, поскольку на следующий день, как только солнце осветит небо, двор отправлялся в Аквитанию. Повозки уже стояли погруженные; седельные сумки для вьючных лошадей лежали горой в углу большого зала у выхода, где их охранял часовой, словно дракон, сидящий на сундуке с сокровищем. Этим путешествием завершался брак Людовика и Алиеноры. Как только они объедут всю Аквитанию, король удалится во Францию, и тогда останется последняя формальность – церковный указ с печатью.