Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не контролируя себя, я прижал Наташу к стене, коснулся ее чудесных волос, подавляя в себе дикое желание запустить в них пальцы и крепко сжать. И обнял, прижимая к себе и вдыхая ее запах – сладковатый и одновременно горький, как апельсиновая цедра.
Я думал, Наташа обнимет меня в ответ, что ее податливые губы раскроются, и я вопьюсь в них поцелуем, но… Она оттолкнула меня и ушла. И я снова остался один.
Один. Один. Один.
Мне надоело быть одному.
Я устал.
За ночь эмоции схлынули, и я пришел в себя. И утром надеялся помириться с Наташей. Может быть, даже все ей объяснить, хотя я терпеть не мог отчитываться перед кем-то за свое поведение.
Но этого не случилось. Утром она решила молчать на меня.
Это был запрещенный прием. Я с детства ненавидел, когда молчат. Это была любимая тактика матери. Когда я делал что-то не так, а что-то не так я делал часто, она не кричала и не ругалась. Она просто переставала меня замечать. Не разговаривала со мной и не реагировала ни на какие слова. Я мог беситься, орать, плакать, но ничего не действовало. Она начинала разговаривать со мной только тогда, когда я извинялся. И не просто говорил «Прости, пожалуйста», а объяснял, в чем именно я был не прав. Однажды, когда мне было четырнадцать, мы не разговаривали почти неделю. И не знаю, сколько бы мы ни разговаривали еще, если бы я не заболел, и матери пришлось начать меня замечать.
Наташа тоже молчала. Будто чувствовала, что это выведет меня из себя. На какое-то мгновение я вновь почувствовал себя ребенком, которого перестала замечать мать за очередную провинность. А потом Наташа вдруг поставила на стол тарелку с кашей – точь-в-точь такой же, как готовила моя мать, и на меня снова нахлынули воспоминания, но уже не плохие, а хорошие. Мама готовила для меня каждое утро. Вставала рано, чтобы сделать и завтрак, и обед, чтобы я поел после школы. И, наверное, в этот момент, абсолютно не вовремя, я вдруг понял, как сильно по ней скучаю. А еще понял, что вчера реально поступил, как полный придурок.
Я хотел поговорить с Наташей. Все объяснить. Рассказать про Катю. Про фото и видео. Про свою больную любовь, которая меня мучила. Про девицу по имени Катя, которая тусовалась со мной. Про Цветочную клумбу, который решил проучить меня кулаками. Про все.
Но вместо того чтобы выслушать меня, Наташа ушла. Это было красиво – я не мог не оценить.
Я решил, что дождусь ее – тем более, ключи она забрала, и поначалу я решил, что специально. Мол, теперь твоя очередь сидеть дома и ждать меня, милый. И я ждал ее. Весь день. Забыл обо всем, даже о Кате, и ждал. Заказал себе пиццу и ждал. Даже уснул в темноте, сидя в кресле в прихожей. В конце концов, я начал волноваться – а вдруг эту ненормальную нашел ее бывший?! И думал – надо было ей телефон купить, чтобы была на связи, а я так этого и не сделал.
Она пришла поздно, и в темноте кинула в меня рюкзаком – вот так и жди кого-то дома.
Теперь разборку начал я. Как оказалась, моя лапуля провела весь день с Цветочной клумбой. И заявила, что следующий день тоже проведет с ним. Это было не просто унижение меня – это был ее триумф! Наташа сполна отомстила мне, и я оценил это. Нет, я не ревновал, я вообще ревновать не умел, я просто злился. Представлял, как она строит этому цветочному выродку глазки, а он радостно зажимает ее в каком-нибудь углу, и внутри все горело от ярости. Я эту рыжую, значит, спасаю, все для нее делаю, а она радостно бегает по свиданиям с мистером Одуванчиком или как там его.
Следующим утром я решил за ней проследить. Сам не знаю, зачем. Интересно было посмотреть на Наташу и горячего цветочного парня вместе. Я мог бы появиться в самый неподходящий момент и обломать им свидание. Идеально.
Я встал пораньше и отправился во двор дома, в котором мы жили. Купил горячий кофе и сэндвичи в ближайшей забегаловке и долго-долго ждал. Наташа и Клумба решили встретиться не утром, как я думал, а ближе к вечеру, и мне, если честно, надоело сидеть на лавке в тени деревьев, а с качелей меня прогнала какая-то агрессивная бабка наподобие Фроловны.
То и дело поглядывая на дверь подъезда и окна нашей квартиры, я переписывался с парнями. Поговорил с Октавием, который хвастливо заявил, что спор выиграет он, а я пойду лесом. Успел обсудить новую песню с Гектором, который даже в отпуске у себя в Норвегии не переставал работать. И даже поссорился с Марсом, который вывел меня из себя своими тупыми шуточками про рыжую красотку – он случайно увидел наши фото с Наташей. В конце концов, меня занесло на страницу Кея, и там я увидел фото Кати – он снял ее со спины, закутанную в персиковую простыню. Она сидела на кровати у окна, глядя на рассвет, взошедший над городом, и ее распущенные волосы, падающие на спину и плечи, казались подсвеченными темным золотом.
«Я бы не смогла быть с кем-то из жалости. Это несправедливо», – снова услышал я ее голос в своей голове и закрыл уши, а после и вовсе вставил в них наушники, чтобы попытаться забыться в музыке.
Эти слова мучали меня до сих пор. Я привык быть звездой. Привык быть лучшим. Жалость уничтожала меня. Я хотел любви, а не жалости.
Не знаю, как так вышло, что в наушниках зазвучала одна из моих старых песен, которую я написал лет семь или восемь назад. Она была слишком ванильной, и мы не включили ее ни в один альбом. Но иногда я переслушивал ее – когда было совсем одиноко.
В какой-то момент, когда стало совсем фигово и тоска почти подчинила себе сердце, я вдруг поднял глаза и увидел Наташу. Она открыла шторы и распахнула окно моей комнаты, и мне захотелось улыбнуться, глядя на нее. Не знаю, почему. Я просто смотрел на нее и улыбался, зная, что она меня не увидит.
Между нами все было странно, нервно и зыбко, но эта девушка заставляла меня забывать о прошлом. Я не зря разрешил ей называть себя по имени – в это мгновение я точно понял это, хотя понять самого себя до конца так и не мог.
Я просто хотел ее разгадать.
Я с трудом дождался, когда Наташа выйдет из дома. Она бежала к своей Цветочной грядке, а я осторожно шел следом. Мне хотелось схватить ее за руку и сказать: «Эй, остановись, побудь со мной, давай все решим». Но это желание пропало, стоило мне увидеть, как Грядка обнимает Наташу и вручает букет, очевидно из своего магазинчика с мертвыми цветочками. Видимо, подсолнухи тоже он ей дарил. И да, мне было не стыдно, что я скинул их на пол. Цветы и так давно умерли – в тот момент, когда их срезали. И вообще, единственный цветочек в доме – это я.