двинулись к нему. Это был город, полный изящных бледно-абрикосовых построек, которые, казалось, стояли тут целую вечность. Где-то на востоке находились Сиракузы – город, о котором Фрэнк узнал на уроках по истории Древнего мира. А еще он вспомнил Архимеда – в учебнике по математике была картинка, на которой Архимед поднимал мир с помощью рычага. Архимед вычислил число пи. Но Фрэнк сомневался, что попадет в Сиракузы. Пока сойдет и Ликата.

Рядовому Хиллу не терпелось попасть в глубь острова и пострелять гансов, хотя на безрыбье сойдут и итальяшки. Ходил слух, что позиции Муссолини подорваны, но Фрэнк не был уверен, что из-за этого наступление непременно пройдет гладко. Если генералы считали, что что-то получится, Фрэнка сразу начинали одолевать сомнения. Например, он знал (все знали), что танки и пехоту в Кассеринский проход отправили, даже не имея хорошей карты местности. Может, Пэттон был смелее Фреденхолла. Фрэнк надеялся, что у Пэттона есть хорошая карта Сицилии, но не особенно на это рассчитывал. Число убитых Фрэнком достигло одиннадцати. Он слышал, что в морской пехоте были целые взводы снайперов, у которых количество жертв исчислялось десятками, но то было в Тихом океане, где япошки захватили бесполезные маленькие острова. Их необходимо было убивать, чтобы выжить. Всех своих противников Фрэнк убивал на расстоянии. В том-то и смысл работы снайпера с телескопической мишенью – ты убивал их, их приятели оглядывались в поисках источника огня, и, если получалось, ты убивал еще одного, а если нет, тихо уходил. Но они-то не знали, что ты ушел, и начинали дергаться.

Пройдя Ликату (после полудня), они должны были рассредоточиться по холмам за равнинами. Пересохшее русло реки петляло сквозь поля под защитой кое-каких зарослей. Фрэнк решил, что они пойдут не вдоль него, а по нему. По краю. Все это время они хорошо видели дорогу – кто по ней ехал и кто двигался невнимательно. После полудня русло реки отклонилось от дороги и пошло вверх, в светлые холмы. Здесь было так сухо, что шестеро парней уже все были покрыты белой пылью. Мерфи и Джонс направились на восток, пересекли русло и пошли по краю полей, а Лэндерс и Рубен продолжили путь по берегу. Лаймана Хилла Фрэнк оставил при себе. Они не спускали глаз с дороги. У Лаймана руки так и чесались кого-нибудь подстрелить, и незадолго до наступления сумерек ему это удалось – кошку, вышедшую на охоту. Когда Лайман перевернул ее на спину дулом ружья, они увидели, что кошка толстая.

– Ну, хоть кто-то здесь хорошо питается, – заметил Лайман.

Те немногие жители Ликаты, которых они видели, были тощие и унылые. Но в зданиях не было страшных логовищ немецких снайперов. Сержант из форта Леонард Вуд был прав: пока британцы и американцы сомневались в правилах, немцы их преспокойно нарушали. По слухам, русские были еще хуже: они нарушили правила ведения войны и нарушали правила жизни. Если убить двух русских, на их месте каким-то образом появятся четверо, а если убить четверых, появятся восемь. Так им говорили. Когда Роммеля наконец победили и взяли в плен немцев, некоторые из них бросились обнимать врага, потому что знали, что если вернутся к своим, их переведут из Африки на Восточный фронт – например, в Харьков, а это страшнее Сталинграда. Когда знакомый Фрэнку капрал спросил военно-пленного: «А если я тебя застрелю?», тот пожал плечами и ответил: «Hier oder dort, was ist der Unterschied?» Фрэнк знал, что это значит: «Здесь или там, какая разница?»

Они с Лайманом шли дальше. Лайман жевал жвачку. Он не курил (Фрэнк тоже бросил – зажигалка представляла опасность для снайпера), но ему был нужен бесконечный запас «Джуси фрут». Если резинка у него заканчивалась, он приставал к Фрэнку и остальным, чтобы они отдали ему свою. Они двигались тихо и осторожно, избегая сучьев, листьев, травы, и постоянно останавливались, вглядываясь в подступающую темноту. Фрэнк хорошо видел в темноте, но Лайман – еще лучше. Фрэнк считал, это потому, что Лайман никогда ни над чем не раздумывал – как собака или лисица, он бездумно всматривался в горизонт. Иногда Фрэнк брал его в напарники, просто чтобы наблюдать за ним. За Лайманом числилось двадцать убитых.

Разоренные, бесплодные поля вдоль реки уступили место крутым, голым склонам, еще суше, чем поля. Фрэнк и Лайман начали по диагонали подниматься по одному из них, по возможности держась в тени холма. Фрэнк смотрел вверх и вперед, Лайман – вниз и назад. Мерфи, Джонс, Лэндерс и Рубен исчезли, но именно это от них и требовалось.

Фрэнк начал подыскивать место для лагеря. Дождя не было, а потому, несмотря на то что ночью, скорее всего, похолодает, палатку они ставить не станут (слишком хлопотно). На склоне холма он нашел небольшое углубление в виде борозды, и они укрылись там, поели и на всякий случай установили треножники. Ничего подозрительного они не заметили, но мало ли…

Фрэнк крепко спал, когда его разбудил какой-то грохот. Лайман тоже проснулся и, подобно псу, полностью сосредоточился на разглядывании дороги внизу. Луна скрылась, но на фоне бледного склона им удалось разглядеть, что происходит: «Кюбельваген», легкий военный автомобиль, пропустил поворот там, где дорога круто изгибалась на запад, упал с обрыва, перевернулся и приземлился на крышу. От дороги до того места, где лежала машина, было, по расчетам Фрэнка, футов двенадцать. Они с Лайманом молчали, ждали, что машина загорится, но этого не произошло. В тишине Фрэнк слышал доносившиеся из машины звуки, не крики ужаса, а что-то более бессмысленное. Как будто пассажиры «Кюбельвагена» были пьяны. Он нырнул назад в укрытие и дернул Хилла за собой.

– Это не наше дело, рядовой, – сказал он.

– Наше, если они вылезут.

– Возможно, – сказал Фрэнк, хотя вообще-то так и было. – Уверен, он или они серьезно пострадали.

– Разве ты не хочешь посмотреть? Мы с самой высадки не видели ни одного ганса. Интересно, чем они занимаются.

– Прощаются с подружками? – предположил Фрэнк. Лайман подавил смешок. – Мы не станем спасать их, но стрелять тоже не станем.

– Почему?

На это у Фрэнка не было ответа.