– Куда мне тебя девать?

Александра обрадовалась детскому страху княжича, родной речи. Она пожалела себя и этого мальчика.

– Я постараюсь не быть тебе в тягость, постараюсь не мешать тебе.

Он быстро поднял на нее глаза, увидел высокую грудь, высокую белую шею, а в лицо поглядеть не посмел.

– Господь меня не оставил, – сказала Александра. – Я боялась, меня отдадут гридням на поругание. Но твой царственный отец хранил мою девственность для сына.

Щеки Ярополка сделались пунцовыми, закричал:

– Ты будешь греть мою постель! А потом уходить. Поняла?

– Поняла, – сказала Александра.

Мальчика ей стало жаль больше, чем себя. Ярополк дрожал.

– Хочешь, я уже теперь погрею?

– Нет! Нет!

Княжич вскочил, бросился к двери, но на пороге остановился: за дверями слуги. Вернулся к постели, сорвал покрывало, одеяло, подбитое белками:

– Грей! – и заплакал от стыда, от обиды.

Они лежали далеко друг от друга, но его трясло, а от гречанки веяло теплом и хорошо пахло. Ярополк не шевелился, и она тоже лежала неподвижно, боясь помешать своему повелителю. А он вдруг согрелся и заснул. И ему приснилась мама.

Великая княгиня Ольга, измученная осадой, хворала, но лежать ей было недосуг. Князь Святослав рвался в Болгарию, приходилось занимать его все новыми и новыми делами. Нужно было взять дань у Новгорода, у Ладоги. Обвести стены Киева рвом, приструнить ясов и касогов. Внуки тоже доставляли беспокойство. Страшно было за Ярополка: отроку-христианину отец-идолопоклонник подарил в наложницы христианку. Как можно было терпеть такое? И княгиня Ольга однажды ночью пригласила в свои покои Ярополка и Александру, и священник отец Хрисогон венчал удивительную эту пару: отрока, похожего на зеленый стебель пшеницы без колоса, и деву, расцветшую, как маковое поле. Льдышечку и пламень.

На княжеском дворе завелась еще одна тайна.

А через неделю после венчания из Болгарии нежданно приехал патрикий Калокир. Привез известие: василевс Никифор Фока убит, престол Византии захвачен убийцей Иоанном Цимисхием.

Подробности злодейства Калокир рассказывал Святославу наедине.

– Даже природа в ту чудовищную ночь была мерзкая, – говорил патрикий, и на его опущенных веках бились набрякшие жилочки. – Это случилось одиннадцатого декабря. Пронизывающий северный ветер принес снег. Через снег, по черному от мрака морю Цимисхий и его кровавые дружки подплыли к Вуколиону. Этот дворец Никифор себе на голову соединил с Большим дворцом. Все совершалось с согласия августы Феофано. Ее служанки, услышав условный свист Цимисхия, опустили корзину и по одному втащили наверх всех заговорщиков. Мне известно, что среди них были Михаил Вурца, таксиарх Лев Педиасима, негр Феодор. На черное дело пригодился черный!.. О Святослав! Как же мне тяжело. Никифор тоже узурпатор, но, вступая на престол, он не проливал крови. Василевс был невзрачен лицом, только кто это видел?! Его все любили за великие победы на поле брани. Я был с ним в походе на Крит. Я знаю, сколь высока цена стратига Никифора.

Святослав кивал головой. Лицо у него было мрачное. Он ненавидел подлость, от дворцовых интриг, даже чужих, его бросало в жар и в холод.

– Святослав, мне даже рассказывать страшно, как это совершалось, но ты должен знать всю правду ромейской низости. Низость правит нашим царством! Низость! Никифор ведь тоже переступил через клятву не посягать на престол юных Василия и Константина. Христом Богом клялся!

– Рассказывай, что было дальше, – обронил Святослав, сжимая от напряжения губы.

– В день убийства на вечерне Никифору передали записку: «Да будет тебе известно, государь, этой ночью тебя ожидает жестокая смерть. Прикажи осмотреть женские покои». Василевс тотчас послал в Большой дворец своего протовестиария евнуха Михаила.

– Что это – протовестиарий?

– Высшая должность для евнухов. Михаил явился в покои августы и никого не нашел, хотя заговорщики сидели в чулане для белья. Ночью Иоанн и его негодяи крадучись вошли в спальню василевса и, увидев кровать пустой, поняли, что заговор раскрыт. Они хотели броситься в холодное море, но служка указал им ложе несчастного повелителя ромеев. Ложе на полу. Тогда заговорщики кинулись на спящего, как звери. Таксиарх Лев поспешил ударить Никифора мечом по голове и рассек лобную кость до бровей. В это время другие заговорщики пинали василевса. Обливаясь кровью, бедный призывал Богородицу, просил спасти его. Но Иоанн Цимисхий, усевшись на царскую постель, приказал убийцам тащить раненого к нему. Обозвал злобным тираном, таскал за бороду, а заговорщики, наслаждаясь властью, били Никифора рукоятками мечей по лицу и вышибли зубы. Только пресытившись мучениями двоюродного брата, Иоанн рассек василевсу череп и, повязывая заговорщиков кровью, повелел, чтоб каждый нанес умирающему удар мечом. Никифор был могуч духом и телом, он умер, когда сердце проткнули акуфием…

Калокир замолчал. Молчал и Святослав. Думал о боярах: кто из них мог бы предать, кто прячет под личиной любви ненависть, кто был бы счастлив насладиться его мучениями?

Вызвал образ Свенельда и отверг. Лицо Блуда само всплыло, но Блуд – щенок, он крутится возле Ярополка. Вспомнил: сестра Блуда за Юнусом. За верным из верных. Улыбнулся. Сказал Калокиру:

– Я перебирал мысленно своих…

– О нет! – воскликнул патрикий. – Твои люди, может, и грубы, но у них чистые души… Тебя боги твои любят. А вот мне – увы! – дорога в Константинополь заказана… покуда там кроваворукий Цимисхий.

– А что будет с договором? – спросил Святослав. – Я заключал договор с Никифором.

– Никифор желал видеть тебя и царя Петра обессиленными войной. Не вышло. Твои удивительные победы поразили не столько болгар, сколько василевса. Он даже вспомнил о детях Феофано, которых собирался оскопить, а потом решил женить на дочерях Петра. И переженил бы, если бы Петр не умер от ужаса перед твоими полками.

– Я из Переяславца не уйду, – набычил голову Святослав.

– И слава Богу! Князь! Я горю желанием посвятить тебя в тайные свои думы, а такие думы можно доверить только другу. Близкому другу.

Святослав чуть приподнял правую бровь, глянул на Калокира быстро, но так, что успел в сердце заглянуть. Сей погляд был унаследован от матушки, от вещей Ольги, а может, и от деда – от вещего Олега. У Калокира и впрямь колодой лежала на душе тайна, однако недоброго Святослав не почувствовал.

– Давай побратаемся! – предложил он вдруг. – Ближе побратима не бывает.

Калокир даже вспыхнул, как юноша, от радости: он знал, сколь высоко ценят на Руси побратимство.

«Корабль с «жидким огнем» открыл для меня его сердце», – подумал патрикий о Святославе и возблагодарил самого себя за прозорливость.

Святослав же, по своему обычаю не откладывать никакого дела, поставил серебряную чашу на стол, плеснул в чашу вина, вынул кинжал из ножен и засучил левую руку по локоть.