Просчитывая последствия брака Иоанна Цимисхия и Александры, Никифор однажды понял: все его сомнения развеиваются удивительно просто.

В ответ на добрую волю царя Петра Византия обязана сделать такой же широкий жест. Почему не отправить в Болгарию нескольких женщин из самых достойных родов? В качестве кого? Да хотя бы монахинь и послушниц, в качестве паломниц по святым местам дружественной христианской страны!

Патриарх Полиевкт нежданное предложение василевса благословил благодарно и радостно.

Дука Константин был первым удостоен чести отправить в Болгарию свою ненаглядную дочь. Дука сначала воспротивился, но Никифор поглядел ему в глаза и сказал, как солдату, без обиняков:

– Друг мой, воин мой, выслушай меня и постарайся понять. Августа, охваченная страстью женить и выдавать замуж, нашла для твоей дочери дуку Иоанна Цимисхия. Он вдовец, не стар, и это хорошо. Но он развратен. Мне доносят о бесстыдных, о чудовищных оргиях, которые Иоанн устраивает у себя в поместье. Велика ли радость отдать невинное христолюбивое дитя в руки утонченного сластолюбца? Я знаю Цимисхия. Навряд ли он когда-либо излечится от своей подлой страсти. Я хочу уберечь твою дочь. Она поедет ненадолго в богатый, безопасный монастырь! Поедет послушницей, а когда вернется, августа забудет о ней и оставит в покое.

Дука Константин согласился с василевсом, но мысль о предстоящей долгой нежданной разлуке с дочерью подкосила старого воина. Дука Константин слег. У него отказали рука и нога, но Бог оставил ему речь, и он благословил и, более того, приказал Александре быть послушной воле василевса, святейшего патриарха и Господа Бога.

Прощаясь, дука подарил дочери молитвенник в простом потертом кожаном окладе, но в окладе этом был тайник, а в тайнике тонкий, острый как бритва кинжал.

– На всякий случай, – сказал отец дочери.

Августа Феофано, узнав об отъезде Александры, вознегодовала, но Никифор ее успокоил:

– Они едут выказать почет царю Петру. Это паломничество будет недолгим.

Августа посмотрела на василевса, как кошка на собаку, и только что спинку не выгнула, когтями по полу не зацарапала.

Монахинь в Болгарию отправилось пятеро, с ними две послушницы: Александра и дьяконисса собора Святой Софии Нунехия. Имя Нунехия означает – ум имеющая. Нунехия и впрямь была умна, ее советы игуменья матерь Пиома принимала к исполнению.

Дорога радовала Александру, да недолго. На границе с Болгарией паломниц догнал вестник: дука Константин, благословив дочь свою, отошел в мир пращуров.

Монахини молились, Нунехия вела с Александрой добрые, полные сочувствия беседы, но слезы лились из глаз юной послушницы сами собой.

Наконец прибыли в болгарский монастырь Великомученицы Перепетуи. Война перерезала дорогу к стольной Преславе, и надо было потерпеть, подождать.

Красота вокруг была дивная. Монастырь, белый, как первый снег, сиял на склоне горы, среди зеленого кудрявого леса и был отрадой глаз для всей просторной долины. Это было хорошо, когда Господь хранил покой и мир, у войны же иные погляды. От ее взоров – в землю бы зарыться по маковку.

Александру не беспокоили тревожные разговоры монахинь о приближении русского князя Сфендослава. Ей полюбилось стоять перед иконами, вглядываться в мир Божественной тайны. Добрая Пиама много беседовала о Слове, о Любви, и Александра искала в иконах Слово и Любовь – Бога. Глазами не находила, но душой к Высшему Таинству прикасалась.

По ночам, положив перед «Спасом в Силах», своей келейной иконой, полтысячи поклонов, юная послушница ложилась спать. Думы устремлялись к почившему отцу, но зрительный образ почему-то не являлся. Все заслоняли собою письмена – имя Константин. Константин – значит твердый, постоянный. Дука и впрямь был постоянным в любви к василевсу и твердым в жизни. Он жил правильно.

– Константин, – произнесла Александра и, раздумавшись о слове, старалась угадать и в своем имени судьбу, а потом пускалась в странные мечтания.

Ей хотелось представить Слово, из которого родился весь мир: небо, земля, звезды, солнце, луна… Люди!

Александру ужасало открытие: ей чудилось, что злые слова – частица… Слова?! А ведь этого не могло быть. Злые слова совсем чужды Слову, Богу, ибо зло от сатаны.

Александра не хотела запутывать себя сложностями, старалась наполнить душу любовью и светом. И опять пыталась, чувствуя, что грешит, представить Слово, то самое первое Слово, из которого, как из почки, родился мир. С душой, напоенной Любовью, она, не познавшая земной любви, искала в себе иную Любовь, Высшую, Чистую, Пресветлую. И находила. Эта иная Любовь, от которой детей не рождается, соединяла ее с отцом, с матерью, со Словом.

Мерещилась дорога, приведшая ее в обитель Великомученицы Перепетуи. Ромеи, болгары, русичи. Сфендослав, который где-то там в ночи строит новые напасти на болгар, а шепчет-то ему на ухо злые советы братец Калокир. Веселый, радостный Калокир! Веселый и радостный, а советы подает злые.

Сон не шел. Александра прочитала «Отче наш», совершила перед иконой три сотни поклонов, но тело не утомилось, в голове было ясно. И тут, на радость ей, в дверь постучали.

Александра открыла келью: на пороге стояла Нунехия.

– Я пришла поговорить с тобой. Мать игуменья в отчаянии…

Оказалось, русские уже в долине. Какой-то городок, видимо, оказал сопротивление и теперь пылает. Матерь Пиама боялась за Александру. Юная, прекрасная да еще белица! Русские красивых женщин забирают себе в наложницы.

Александра выслушала дьякониссу и сказала легко и просто:

– Я согласна постричься. Я люблю Слово, Бога моего, Пресветлого Иисуса Христа. Добрая Нунехия, пойди к матери Пиаме и скажи: Александра приготовила себя в невесты.

Обряд пострижения совершили в ту же ночь, а утром в монастырь явился сам князь Святослав.

Монастырской казны не тронул, хлеб забрал. Ночевал со своими приближенными в трапезной. Никого из монахинь люди Святослава не обеспокоили, и насельницы воспряли духом.

Игуменья монастыря, посовещавшись с игуменьей Пиамой, решила поднести князю для его христолюбивой матери, великой княгини Ольги, серебряное распятие и прекрасную икону Великомученицы Параскевы. Умная Нунехия тотчас подала совет:

– Подношение пусть сделает инокиня Апфия. Она сможет спросить князя о своем родственнике Калокире. Он устроит нашу судьбу.

Игуменьям совет показался разумным. Инокиня Апфия, так теперь звали Александру, тоже была рада послужить божескому делу и сестрам монахиням.

Святослав уже собирался уезжать. Он принял икону и распятие и, зорко глянув на юную инокиню, сказал стремянному:

– Подай и для нее коня!

Бедная Пиама рухнула князю в ноги:

– Нельзя забирать монахиню в мир! Это святотатство! Она – невеста Бога Иисуса Христа!