Усмехнувшись про себя — ревность, с которой он косился на свою снайперку была видна и безо всякой оптики, я пододвинул приклад в его сторону: — Спасибо, Миха. Хороший ствол.

— Ага… Да… — рассеяно ответил он, уже сросшись с наглазником: — Хороший… Сэр!

Оружие снова звонко кашлянуло и, лязгнув затвором, бывший капитан на миг отлип от оптики: — Смотрите, сэр. Сейчас они ко второй линии подойдут. А как завязнут — мы из пулемётов вдарим…

Его голос вновь стал глухим — шевеля стволом Самсонов искал новую жертву.

Покачав головой и немного ему завидуя — Самсонов был счастлив, пребывая в своей родной среде, я поднёс к лицу монокуляр и принялся крутить колечко настройки, подгоняя резкость под себя.

Затуманенное и расплывчатое изображение дёрнулось, вздрогнуло, начало приобретать резкость, но увиденная мной картинка совсем не соответствовала моим ожиданиям.

Водя трубкой из стороны в сторону, я разглядывал большой, практически огромный зал. На мраморных плитах пола, отполированных до зеркального состояния и окантованных рамками из желтого металла, толпились вычурно одетые люди. Наведя на них оптику, я удивлённо разглядел усыпанные наградами мундиры, орденские ленты и головные уборы с роскошными плюмажами, которые некоторые, наверно особо доверенные личности, не сняли зайдя в помещение. Стены, зала, там, где они были видны в проёмы между свисавшими из-под потолка гобеленами, так же были покрыты желтым металлом, формировавшим подобие затейливой не то сети, не то решётки с непонятными — разглядеть было сложно, наплывами в местах пересечения кованых нитей. Рассматривать гобелены было интереснее — изображённые на них картины прославляли, несомненно героические, но какие-то непонятные, деяния некой личности. Так — на одном, обнажённый человек держал ладони над шариком планеты, прикрывая её от исходивших из противоположного угла чёрных лучей. На другом тот же тип, правда теперь одетый в непонятную хламиду, наставительно подняв руку вверх, что-то разъяснял стоявшим на коленях перед ним людям. Следующий был ещё интереснее — здесь, центральная фигура, восседала в старательно и точно вышитом пилотском кресле, повелительно указывая рукой вперёд, прямо на огненные шары разрывов прямо по курсу. Изображалась явно рубка небольшого космического корабля, несомненно находившегося в бою — за остеклением проглядывали силуэты крупных, но, увы, не узнаваемых с такого расстояния кораблей.

— Святой Император! — сочный, слегка хриплый, и от того, весьма мужественный голос, заставил меня повести трубой, отыскивая его источник, и, с сожалением, оторваться от рассматривания следующей картины — там, судя по обилию оранжево желтых и чёрных цветов, было изображено нечто батальное.

— Какова будет твоя воля по судьбе Зенкина Три? — продолжил всё тот же голос и я, наконец, отыскал его источник. Говорил невысокий мужчина, облачённый в ниспадающие красивыми и плавными волнами, золотые одежды. То, что всё в этом зале было отделано золотом, я уже догадался.

— Мы внемлем! — отливающая драгоценным металлом фигура согнулась в глубоком поклоне.

Немного приподняв монокуляр вверх, я увидел того, кому это вопрос был адресован — на возвышении в центре зала, в скромном пилотском кресле, сидел, склонив голову в раздумьях, человек. Словно отвечая моим желаниям, картинка подвинулась ближе, и я рассмотрел его — за сорок лет, темные волосы присыпаны сединой — подняв голову он посмотрел прямо на меня, и я едва сдержал вскрик — это был я. Постаревший, с тёмными кругами под глазами и тонким шрамом по левой щеке — но точно я. Слегка пошевелив головой мой двойник отыскал взглядом золотую фигуру и произнёс, проведя большим пальцем левой руки по белёсой полоске старого ранения, явно теряя интерес к происходящему:

— Экстерминатус!

Подтверждая его слова, проявился из пустоты, и согласно качнул головой, василиск — не узнать змеиную голову с клювом и петушиным гребнем, было сложно. Появившееся след за тем чешуйчатое тело обвило, несколькими кольцами, трон и голова, обведя присутствовавших долгим взглядом лишённых век глаз, ещё раз качнулась, подтверждая намерения своего повелителя.

— Да будет воля твоя исполнена! — спрашивавший рухнул вниз, вжимаясь в каменные плиты пола и изображение на секунду затуманилось, а, когда поле зрения прояснилось, то никакого зала больше передо мной не было.

Теперь я видел панораму пригорода какой-то, самой обычной, землеподобной, планеты. Синее небо, редкие кучевые облачка и зелёная растительность — ничего, как я сказал, необычного.

Картинка приблизила пригород — невысокие домики, крытые металлом крыши, аккуратные заборчики — всё было выкрашено в светлые и радостные тона, отчего смотреть на это поселения было необычайно приятно. А вот жителям этого места, было явно не до радости — на траве, в десятке метров от строений, стояла, недовольно гудя толпа. Судя по тому, что она состояла из людей всех возрастов и обоих полов — сюда вышло всё население города. У некоторых мужчин на плечах сидели мелкие дети, а впереди, в первых рядах стояли девочки — как совсем мелкие, так и уже вполне сформировавшиеся подростки — с руками полными цветов.

Камера поднялась повыше, развернулась на сто восемьдесят градусов и теперь я видел причину сбора горожан — примерно метрах в пятистах, прямо на поле со свежими всходами какой-то сельскохозяйственной культуры, стояли десантные транспорта, и, из них, растягиваясь цепью выходили солдаты.

Картинка снова приблизилась — теперь ряды солдат занимали всё моё поле зрения, позволяя рассмотреть их в деталях. Держащие на изготовку штурмовые винтовки бойцы, были с головы до ног закрыты знакомой мне бронёй костяного цвета. Вышедший вперёд офицер — его наплечник был выкрашен золотой краской, махнул рукой в сторону горожан и тут появился звук.

— Повторяю приказ Святого Императора! Экстерминатус! Пленных не брать! Имущество Империи не портить! Сюда будет завезено новое племя. Стрелки — огонь! Гасильщики — по готовности! Вперёд! Именем Императора!

Шеренга качнулась, и солдаты двинулись вперёд, на ходу открывая огонь. Звук выстрелов смешался с криками погибавших людей, и камера, словно желая показать мне всю эту картину, поднялась ещё выше, заняв позицию прямо над происходящим.

Сверху было видно — и, к моему сожалению, слишком хорошо видно, как первыми, рассыпая свои букеты, попадали стоявшие в первых рядах девочки, как валились на траву, чернеющую от крови прямо на глазах, сбитые пулями люди, как матери, стремясь спасти своих детей, падали на них сверху, надеясь прикрыть их своими телами — но всё было тщетно. За линией солдат, весело переговаривающихся и делящихся впечатлениями от происходящего — до меня долетали обрывки их фраз, непонятным образом перекрывавшие и грохот выстрелов, и крики обречённых людей, за линией этих убийц следовала вторая, чья броня, в отличии от первых, была разукрашена чередовавшимися красными и чёрными диагональными линиями. Её бойцы, держа в руках насаженные на длинные палки шипастые шары, не пропускали ни одно тело, методично круша черепа убитых, так же весело, как и стрелки, обсуждая происходящее — эта работа явно доставляла им удовольствие.