Под утро он заснул.

Его разбудил надрывный звонок будильника.

В коридоре Арсению преградила дорогу бабушка. Вид у нее был грозный и решительный.

- В армию не пойдешь! - отчеканила она безапелляционным тоном.

- Почему это? - удивился Птицын ее непоколебимой уверенности.

- Мне сон был. Сон под среду или пятницу сбывается. Я вчерась загадала: коли увижу, как дают, находят, дарят, - в армию не пойдешь. Приснилась крестница Настасья. Вроде как у печки возится, печет пироги. То ли это 7 ноября, то ли 1 мая. "Возьми пирожков в дорогу!" - говорит. А я ей: "Да зачем я буду брать?! Мы и сами гору напекли!" - "Возьми, возьми, в дороге проголодаешься!" В армию не пойдешь!

- Дай Бог! - пробормотал Птицын со смешанным чувством тоски благодарности сомнения и надежды.

4.

Птицын по повестке явился в военкомат, зная почти наверняка, что невропатолог повезет его в ГэЭсПэ (Городской сборный пункт). Впрочем, Птицын лелеял неосуществимую мечту о том, что все сорвется или как-нибудь не заладится, или невропатолог плюнет на него, безалаберно махнет рукой и подпишет все нужные бумаги, которые молниеносно освободят его от армии. Ну зачем, думал Птицын, человеку преклонных лет куда-то там ехать, терять целый день у чёрта на куличках - и всё для того, чтобы засунуть в стройбат какого-то мальчишку Птицына?! Уйма хлопот из-за мыльного пузыря! Птицыну просто не верилось, что невропатолог так сильно стремится испортить себе жизнь.

У кабинета капитана Синичкина, кроме Птицына, торчал еще какой-то крепыш с усами, лет 27. Оказалось, что и он ждет своего часа для выезда в ГСП. Впрочем, туда его должна была вывозить врач-терапевт. У него был терапевтический диагноз, хоть и на границе с неврологией.

- Ублюдок явный! - мрачно констатировал крепыш, проводив недобрым взглядом невропатолога, пробежавшего мимо них с документами в кабинет Синичкина. - Чёрт меня дёрнул здесь прописаться... у жены... Сидел бы себе на жопе... в своем Дорогомилове... Так нет же! .. Перевелся сюда, к этому засранцу! Понимаешь, я на учете стоял в Киевском военкомате... Белый билет у меня, считай, был в кармане... Эта гнида требует, чтоб я снова лег на экспертизу... подтвердил диагноз... Хоть жене отсюда позвонить, что ли... Не знаешь, здесь есть телефон? Пойду поищу...

Из кабинета Синичкина вышли невропатолог и толстая врачиха-терапевт одетые уже по-зимнему. Он - в обшарпанном, видавшем виды темно-сером пальто и белой потрепанной кроличьей шапке. Она - в старушечьем вишневом манто с кокетливой крашеной лисой на плечах и шее. Вылитые лиса Алиса и кот Базилио, только в условиях среднерусского Севера. В руках невропатолог сжимал помятый коричневый портфель, с каким обыкновенно ходят по квартирам страховые агенты. Вовремя подоспел крепыш-мужичок из Дорогомилова, и вся четверка из военкомата бодрым шагом двинулась к автобусной остановке.

В пустом автобусе Птицын занял место сбоку и напротив от невропатолога и терапевта, чтобы все время держать их в поле зрения и, по возможности, слышать, о чем они говорят. Мужичок из Дорогомилова мешал ему, все время о чем-то угрюмо болтая. Птицын делал вид, что слушает и исправно кивал, а сам поворачивал ухо в сторону врачей.

Невропатолог заискивал перед этой толстой врачихой, державшейся солидно-неторопливо, без малейшей суеты. Он, видимо, старался развеселить ее какими-то смешными медицинскими историями и потому, что называется, рассыпался мелким бесом.

- А где вы работаете? - услышал Птицын вопрос врачихи.

- В 915-й горбольнице, - ответил невропатолог.

Птицын остолбенел: этот подлец работал там же, где он лежал, и при этом не верил врачам собственной больницы! Ну и ну! Невропатолог наверняка воображал, будто Птицын дал врачам взятку и ему сделали нужный диагноз. А он, невропатолог военкомата, видите ли, грудью встал на защиту закона и порядка. Он, как лев, боролся за честность и справедливость. Он, давший клятву Гиппократа, служил государству верой и правдой. Из таких гадин при Сталине НКВД набирал себе бесплатных осведомителей, с подачи которых их родные, знакомые, соседи, коллеги по работе разом становились японскими шпионами и врагами народа. После хорошо исполненной работы они сами оказывались врагами народа и их благополучно расстреливали в подвалах Лубянки.

Теперь было легко узнать фамилию невропатолога. Птицын отлично запомнил его имя-отчество, которое раз пятнадцать повторили сестры в то время, как шла медкомиссия: Захар Абрамыч. У Птицына моментально созрел план действий. Если эту сволочь откомандировали от 915-й горбольницы для работы в военкомате (явная синекура для лентяев и лежебок), то Птицын пойдет к главврачу больницы и нажалуется на него. При удачном раскладе того отзовут из медкомиссии военкомата и заменят другим невропатологом, который, разумеется, не будет питать личной ненависти к призывнику Птицыну.

5.

ГэЭсПэ (Городской сборный пункт), куда сгоняли призывников со всей Москвы, представлял собой бывшее стандартное здание школы с двумя трехэтажными корпусами, соединенными между собой стеклянным переходом. Впрочем, школьный двор по всему периметру обнесли трехметровым железобетонным забором с тремя рядами колючей проволоки поверху, окна школы заделали решётками, ну а возле крыльца школы, при входе в ГСП, естественно, поставили охранника с автоматом - словом, школу успешно превратили в тюрьму. Птицын поискал глазами вышки с пулеметами по углам квадрата, но, к своему удивлению, их не обнаружил.

Птицына и дорогомиловского крепыша врачи оставили ждать в зоне, то бишь на школьном дворе; сами же отправились договариваться с врачами городской медкомиссии. Это ожидание затянулось почти на час. Птицын все это время напрягал брюшной пресс и ляжки, дико вращал глазами, скашивая их в сторону колючей проволоки. Сердце у него хоть и стучало, но как-то еле-еле, без энтузиазма, как будто оно утомилось подчиняться силовым командам Птицына.

Они прошли мимо солдата с красной повязкой на рукаве и автоматом, потом - мимо офицера, дремавшего в стеклянной будке В предбаннике курили рослые новобранцы. Вокруг них валялись рюкзаки, чемоданы. Вслед за невропатологом Птицын с крепышом пересекли школьное фойе, повесили, по его указанию, пальто на вешалку и запутанными переходами спустились в подвальный этаж, в раздевалку спортзала, где вдоль стен стояли длинные низкие скамейки, на которых обычно школьники под вялые окрики физкультурника качают мышцы брюшного пресса, засунув лодыжки между прутьями шведской лестницы. Невропатолог, прежде чем опять удалиться, молча указал пальцем на скамейки, куда и сели, вытянув ноги, Птицын с крепышом.

- Надо, в конце концов, что-нибудь покушать! - изрек крепыш, ёрзая по скамейке ("Удивительно,- позавидовал Птицын крепышу,- как эти люди в такой ситуации могут спокойно думать о еде! Большая часть человечества, вероятно, принадлежит к питательному типу...").- Пойду поищу: может, здесь столовая есть? Должны же они, черт их дери, новобранцев чем-нибудь кормить... С утра ничего не ел... В случае чего, ты скажи, если Ковалева вызовут... я здесь, отошел на минуту... в туалет... (Птицын кивнул.)