Птицын, несмотря на упадническое настроение, не мог не посмеяться. Фамилия невропатолога как будто бы превратила всю трагичность происшедшего в пошлый фарс, а пошлость сразу снизила накал переживаний, так что Птицын с аппетитом пообедал и начал обдумывать свое письмо в Главный штаб Сухопутных войск. Необычайно пышное название! Но Владимир Николаевич когда-то работал в военкомате и наверняка знает всю эту военную бюрократию.

Птицын вдруг понял то, чего никак не мог понять: почему этот Сруль так его люто ненавидел. Птицын догадался, что тот образ чистюли и аккуратиста, золотого медалиста и отличника учебы в мединституте, а потом аспиранта, кандидата наук, доктора, профессора и академика, который он нафантазировал, - этот образ рушится напрочь, едва люди слышат фамилию Сруль! Он, без сомнения, смертельно обижен на мир. Мир не может принять людей с таким именем. Он их выталкивает и зло смеется над ними. А Срули не могут простить это миру, потому-то они ему жестоко мстят. Но как мстить миру, если он сильнее их? Надо мстить слабым - тем, кто не может ответить. Власть - вот искушение срулей. Все они, как один, лезут наверх: в политику, на телевидение, в газеты... Власть и слава - вот что их манит бессонными ночами. Не всем, к счастью, достается имя Сруль, и они - срули не по фамилии, а по натуре - все-таки умудряются выбраться на вершину горы, чтобы оплевать всех оставшихся внизу. Этому Срулю, увы! - приходится плевать из своей ямы с дерьмом - в небо. Наверно, он не женат, иначе поменял бы фамилию, как Колбасников - на Суворова или Бень - на Архангельского. А может быть, он сохраняет верность своей еврейской династии Срулей? Отец Сруль смертельно бы обиделся, если бы Сруль-сын предал его родительское имя, то самое имя, которое с гордостью носил дед Сруль, прадед Сруль, вплоть до прародителя рода, какой вместе с Моисеем ходил по пустыне и вошел-таки в землю обетованную.

Пока Птицын раздумывал над фамилией врага и склонял ее на разные лады, ему сам собой, без всяких усилий ума пришел замысел письма в Главный Штаб Сухопутных войск. Жалоба должна быть построена на одном простом лингвистическом приеме: как может быть прав врач, если его фамилия Сруль?! Тем более, З.А. Сруль! Другими словами, Птицыну нужно искусно варьировать во всех возможных падежах его фамилию, время от времени добавляя к ней соответствующее имя и отчество, чтобы в мозгах дежурного офицера, который разбирает почту, отпечаталось аршинными буквами: Срулю - Срулево! Вот тогда он даст письму законный ход.

7.

Птицыну пришла очередная повестка. В панике он позвонил Владимиру Николаевичу: идти или не идти?

- Сиди и не рыпайся! В третий раз они не посмеют тебя засадить в больницу. Жди! В конце концов диагноз подтвердят!

Птицын не разделял оптимизма Владимира Николаевича. С чего это вдруг государственная машина, до сих пор работавшая бесперебойно, даст сбой на Птицыне? По логике вещей, и его тоже она должна привычно перемолоть и превратить в съедобный силос для государственной скотофермы. Все предварительные демарши Птицына против Сруля окончились ничем. Он пошел на прием к главврачу 915 горбольницы. Главврач, сидевший в полутьме кабинета в большом белом колпаке, угрюмо выслушал Птицына и так же угрюмо заметил, что никак не может воздействовать на откомандированного в военкоматскую медкомиссию врача, что тот ему просто неподотчетен. Тухес и Оксана Виленовна только покачали головами и развели руками в разные стороны. Из Призывной городской медицинской комиссии на имя Птицына пришла отписка от какого-то подполковника медицинской службы, который сурово разъяснял Птицыну, что вопросы о призыве и освобождении от призыва решают только районные медицинские комиссии при райвоенкоматах.

Птицыну хотелось сдаться на милость победителя: эта изнурительная борьба с государством, длившаяся почти год, страшно утомила его. В этой фигуре Сруля Птицыну виделось что-то мистическое. Та поразительная целеустремленность ненависти, с которой тот преследовал Птицына - сорокалетний взрослый человек - двадцатичетырехлетнего мальчишку, - эта ненависть была нездешней, тамошней. Как будто силы зла, полчища адской нечисти с двумя рогами, мелкие бесы с хвостом и копытами, притом что умом Птицын в них совсем не верил, ополчились против него, сговорились уничтожить его, стереть с лица земли. И для этого орудием своей злобы избрали Сруля.

Или, может быть, Сруль был посланцем кармы, которую Птицыну необходимо было сжечь в этой жизни вот в эти самые мгновения?

Одним словом, враг Сруль послан ему для вразумления?

Птицын что-то непременно должен был понять в этом послании небесных сил. Но что? То, что Сруль сволочь, понятно и так. Что Птицын когда-то встречался с ним в прошлой жизни на узкой дорожке и этот поединок повторился вновь в этой жизни? Да, это убедительно. Впрочем это только недоказуемое абстрактное предположение, так сказать рабочая гипотеза, для того чтобы не роптать на горькую судьбину, потому что ведь в конечном счете жизнь совершенно необъяснима. Отыскивать и вносить смысл в человеческую жизнь - это так по-человечески! В этой позиции есть много соблазнительных удобств: ничтожная бестолковая жизнь сразу приобретает необычайный масштаб; как же: за душу человека дьявол с Богом борется! Все небесные силы: ангелы, архангелы, престолы и прочие, кто там еще? - все только тем и занимаются, что отчаянно воюют за человека. А что, если им всем до него и дела нет? Что, если у них другие, гораздо более насущные заботы? И Бог тоже взял да и предоставил человека самому себе: Птицына предоставил Птицыну, а Срулю - Сруля. Вот они и воюют друг с другом, как два таракана из-за крошки хлеба.

Вопреки советам Владимира Николаевича, Птицын решил лучше броситься в пасть к огнедышащему дракону, нежели дрожать в ожидании следующей повестки. В порыве поэтического вдохновения он составил в голове план борьбы со Срулем. После стольких птицынских лежаний и сотни обследований диагноз Сруля "вегето-сосудистая дистония" просто не выдерживал критики. Теперь они со Срулем поменялись ролями: теперь Срулю предстояло доказывать, что Птицын здоров ровно настолько, чтобы смело идти в армию. Птицын намеревался поставить Срулю ультиматум: он согласен идти в армию под ответственность Сруля. Если тот уверен в своем диагнозе и, стало быть, дает гарантии, что Птицын в армии не умрет (а это вполне вероятно!) , то Птицын заранее соглашается, однако предупреждает призывную комиссию, своих родителей, а также непосредственно перед призывом отправляет уведомление военному прокурору о том, что все последствия его призыва он возлагает на невропатолога З.А. Сруля. Пускай тогда покрутится, как уж на сковородке!

Сруль встретил Птицына неожиданным вопросом: дозвонился ли он до Боткинской больницы и есть ли там места? Птицын был полностью обезоружен таким нахальным идиотизмом. Оказывается, он еще сам должен укладывать себя на лопату Бабы Яги и добровольно залезать в печку. Птицын не задумываясь соврал, будто он звонил три дня подряд - и мест в больнице нет.

Сруль пошел в кабинет к капитану Синицыну и стал оттуда названивать главврачу Боткинской. Птицын из-за двери слышал, как Сруль пронзительным фальцетом кричит: "Третий раз! Да! Арбитражный диагноз! Лежал в 915 горбольнице Хорошо. Спасибо! Пришлем сегодня в течение часа!