Все смолкли, но продолжали неподвижно лежать. Звонок повторился. Никому не хотелось не только подниматься, но и двигаться, чтобы не растерять с трудом накопленное тепло. Звонок вновь нарушил тишину дома.

— Нахал какой-то, — с досадой произнес Вагнер и, решительно поднявшись с пола, стал одеваться.

Пока он это делал, звонок дребезжал почти непрерывно

— Кто бы это мог быть? — спросил, ни к кому не обращаясь, Абих.

В зале послышались шум, отчетливо слышимый звук поцелуя и громкий голос:

— Дядюшка... дорогой... как я рад...

— Племянник явился, — тихо сказал Алим, толкнув локтем в бок лежавшего рядом Андрея.

— Точно, — подтвердил Гуго. — Я его противный голос узнаю среди тысячи других.

— Ты знаком с ним? — спросил Никита Родионович.

— К сожалению, да... Обычно, когда товар плох, то упаковка бывает хорошая, привлекательная, а тут ни товар, ни упаковка ни к чорту не годятся. Короче говоря, налицо идеальное соответствие содержания форме.

Открылась дверь, старик включил свет, и за его спиной показалась длинная, как бы нарочно кем-то вытянутая, узкая физиономия, сплошь покрытая угрями. На Рудольфе Вагнере были офицерская шинель с меховым воротником, без знаков различия, цивильная меховая шапка и фетровые сапоги.

— Что тут v тебя происходит, мой любезный дядюшка? — спросил Рудольф, не без удивления разглядывая лежавших на полу.

— Все свои, все свои, — успокоил его старик.

— Ба! Да тут и Гуго затесался! — воскликнул племянник — А двоих не знаю...

— А это наши квартиранты, — представил Ожогина и Грязнова Вагнер.

— Но почему все в куче? — изумленно спросил Рудольф — Да и холод у тебя адский. Тут в сосульку превратиться можно

— Оттого и вместе, что холод, — сказал Вагнер.

Рудольф не выпускал из рук маленького, но, видимо, тяжелого чемодана. Усевшись на стул, он поставил чемодан между ног.

— Как же быть? Я в таком холоде спать не намерен, прошу не обижаться. Мне не понятно, как ты живешь в такой обстановке. Неужели нельзя найти топливо?

Альфред Августович пожал плечами.

— Достать топливо не так легко, — заметил Абих.

— Ерунда! — флегматично процедил сквозь зубы Рудольф и, взяв в руку чемодан, поднялся. — Проводи меня, дядюшка. Завтра я буду у тебя, когда в доме будет тепло. — И, не простившись ни с кем, ночной гость вышел.

— Чортова кукла! — сказал старик, проводив племянника. — При ином воспитании из него, возможно, и получился бы человек, но при том, какое ему дал его отец — мой братец, это исключалось. Обычно о покойниках отзываются хорошо, но я о своем покойном братце никак не могу хорошо отзываться. Жил плохо, обирал, жульничал и умер плохо. Перед ним был выбор: или тюрьма, или смерть. Он предпочел последнее. Напился пьяным до потери сознания и пустил пулю в лоб. Собственно говоря, за его жизнь это, наверное, был единственный поступок, не принесший вреда окружающим...

При общем молчании старик Вагнер принялся рассказывать эпизоды, в которых фигурировал его брат, и так увлекся, что не заметил, что его слушатели уже спят.

Первым проснулся Алим. Выйдя в зал и посмотрев в окно, он закричал:

— У ворот машина с углем!

— Вот тебе и чортова кукла! — рассмеялся Абих.

— Племянничек знает, что делает, — улыбнулся Вагнер.

— Я доволен, что все окончилось благополучно, — сказал Долингер, выслушав доклад Ожогина и Грязнова. — Сейчас свяжусь с господином Юргенсом. Прошу минуту подождать. — Он оставил друзей и вышел в другую комнату.

Вскоре Долингер вернулся.

— Я так и предполагал, — сказал он. — Господин Юргенс требует вас сейчас же к себе.

Никита Родионович посмотрел на часы. Стрелка подходила я десяти.

— Вас что, смущает время? — спросил Долингер.

— Нет. Я подсчитываю, сколько еще времени нам придется ходить с голодными желудками, — резко ответил Ожогин.

Долингер удивленно посмотрел на него:

— Не понимаю... Поясните...

— А пояснять особенно нечего. В течение двух суток у нас, кроме кипятка, ничего во рту не было.

— Что же вы молчали? Я вам сейчас могу дать денег, — и Долингер сунул руку в боковой карман пиджака.

Ожогин дал понять, что это мало поможет делу. На марки сейчас едва ли возможно что-нибудь приобрести, тем более продукты питания.

— Тогда надо воспользоваться визитом к господину Юргенсу и доложить ему об этом.

Друзья распрощались и направились к Юргенсу.

Дул холодный порывистый ветер, он трепал полы демисезонных пальто, забирался в каждую щель, пытался сорвать кепки.

Погода испортила настроение Никите Родионовичу вконец, и к дому Юргенса он подходил исполненный злобной решительности.

Их встретил все тот же неизменный молчаливый служитель. Без задержки, дав гостям лишь возможность раздеться, он провел их через знакомый мрачный зал прямо в кабинет Юргенса.

Юргенс вышел из-за стола и приветливо встретил друзей. Усадив их на высокий и неудобный диван, он сам расположился рядом.

— Ну, рассказывайте, путешественники, как дела?

— Плохо, — коротко и угрюмо бросил Ожогин.

Юргенс сдвинул брови и внимательно посмотрел на Никиту Родионовича. Ему, видимо, не совсем понравился тон Ожогина.

— Почему плохо? — спросил он сухо.

Никита Родионович рассказал подробно, в какое положение они попали.

Юргенс терпеливо выслушал Ожогина, закусив нижнюю губу. По выражению его лица можно было предположить, что он сейчас скажет какую-нибудь резкость, но, к удивлению Ожогина, он мягко заметил:

— Да, получилось неважно... Я это немедленно исправлю.

Юргенс встал с дивана, уселся за стол и, вырвав листок из блокнота, что-то написал. Когда в дверях: показался служитель, он передал листок ему.

— И, наконец, последнее, — сказал Ожогин. — Долго ли еще нам придется здесь жить? Может быть, этого и не следует знать, но все же желательно.

Юргенс ответил не сразу. Он задумался на несколько мгновений, прошелся по комнате.

Он может сказать одно: не следует торопиться. Все надо делать обдуманно и не спеша. Он примет все меры к тому, чтобы они ни в чем не нуждались... Кстати, коль скоро затронут этот вопрос: необходимо продумать, под какой личиной им лучше всего появиться в своих краях. Надо рассчитывать на то, что они возвратятся, скорее всего, после окончания военных действий на фронтах. Надо продумать хорошенько, а потом обменяться мнениями.