– Это невозможно, – усмехнулся я. – Это бред. Мистика! Ты, как медик, должен понимать, что человек, которому выдавили глаз и загнали палец в мозг, жить не может.

– Ты говоришь страшные вещи, – не сводя с меня глаз, ответил Борис. – Если это так, как ты говоришь, то мы имеем дело с сатаной.

Я раньше не замечал, что Борис настолько суеверен.

– Кто бы он ни был, – ответил я, – ему на этом свете жизни не будет. Либо он, либо я.

– Он будет искать тебя.

– А я буду его ждать.

Борис покачал головой.

– Нормально жили, ублажали курортников, млели на пляже, знакомились с девочками… Что случилось, Кирилл? Куда все это ушло?

– Ты считаешь, мы жили нормально? Тихо, плавно, под убаюкивающий шум волн? Словно беспрерывно катались на яхте в вечный бархатный сезон?.. Тошнит меня от такой жизни.

– Ты неисправим, – вздохнул Борис.

– После встречи с Валери я уже не могу жить как прежде. Я хочу совершать сильные поступки, хочу идти по лезвию бритвы, хочу быть нужным людям, особенно тем, кого люблю.

Борис молча пожал мне руку.

* * *

Лишь спустя три дня, когда мы уже сидели на пустынном пляже у тихого стылого моря и кормили лебедей, стайкой разгуливающих по песку, Борис рассказал мне все, что знал про Валери.

– Она сама попросила меня об этом, – говорил он. – Считала, что ее история моими устами прозвучит правдоподобнее, хотя, если честно, я лично не поверил… Но слушай. Приамазонские джунгли, иными словами сельва, разделены на зоны, каждая из которых контролируется группами боевиков, которых называют гринперос. Армия там тухлая, почти символическая, в сельву глубоко не заходит, потому наркоделы преспокойненько выращивают на своих плантациях коку… Нет, дружище, с кока-колой это ничего общего не имеет. Из коки делают тот самый порошок, за которым ты переползал на афганский берег.

– Но при чем здесь она?

– А при том, что ее отец, а зовут его Августино Карлос, и есть один из плантаторов, выращивающих в боливийской сельве коку.

– Так она же, кажется, перуанка?

– Отец по национальности перуанец, но его плантации – на территории Боливии и Бразилии.

– Короче, он крутой мафиози?

– Слушай, Кирилл, ты насмотрелся дешевых американских фильмов, и у тебя сложилось достаточно примитивное представление о людях, которые выращивают коку… Впрочем, и у меня такое же. Ну ладно, слушай дальше. Этот Августино Карлос, на которого давно охотятся и представители службы безопасности, и американские коммандос, которые пытаются прижать наркомафию, в один прекрасный день решил заняться объединением приамазонских индейских племен и создать что-то вроде автономного этнического государства с безусловным правом собственности на все природные богатства сельвы. То есть государство в государстве.

– Со своей валютой, армией, полицией, судами?

– Не иронизируй. Я сам толком не все понял из ее рассказа, но главный смысл в том, чтобы сохранить природные богатства сельвы от разграбления и уничтожения иностранцами. Джунгли ведь, по сути, не контролируются властями. Это «белые пятна» на карте Южной Америки. Целые районы, по площади равные Европе, почти не исследованы, не имеют четких границ и, конечно же, не охраняются. А кока растет там очень хорошо, и золота навалом. Только все это богатство прибирают к рукам янки.

– Ну а какова роль Валери?

– Погоди, не гони. Лучше разлей еще по одной… Хватит! Давай, поехали! За твое здоровье!.. Значит, Валери. Карлос набрал людей в дружину. Это, в общем-то, зачатки будущей армии. А всякой армии нужно оружие. Чтобы купить оружие, нужны деньги. Валюта, доллары, мать их… Карлос контролировал некоторые контрабандные пути и знал о том, что произошло десять лет назад в провинции Бадахшан в Афгане. Валери в это время жила в Литве – прекраснее резидента и не найти. Он поручил ей всего лишь выяснить судьбу семидесяти килограммов героина, который вез караван из Пакистана. Валери, не чаящая души в своем отце, проявила излишнее усердие и решила не только выяснить судьбу пропавшего героина, но и вынести его из Афганистана и реализовать в Москве через одно мафиозное совместное предприятие, занимающееся наркотиками. Она вышла замуж за армянина, работающего в ереванском военкомате, познакомилась с адвокатом Рамазановым, с ним она разыскала в мордовской зоне бывшего солдата Бенкеча, потом в ее жизни появился ты… Вот пока все.

– Пока? У тебя есть что еще мне рассказать?

– Видишь ли… – начал было Борис, но замолчал и вдруг изменившимся голосом добавил: – Мне страшно, Кирилл.

Лебеди, рисуя лапами на мокром песке елочки, подходили к нам и, вытягивая грациозные шеи, ждали хлеба. Мы кидали им корки с нашего импровизированного стола, и каждый думал о своем.

– Что случилось, Боря? Чего ты вдруг испугался? – спросил я.

– Потом… Прошу тебя, как-нибудь потом.

Он поежился, сунул руки в карманы куртки.

– Так что, дружище, – уже другим тоном сказал он, – продолжай жить, катать отдыхающих на яхте и совершать сильные поступки. Спрос на них сейчас только возрастает.

– Я люблю ее.

– А вот это напрасно. Это как болезнь, – сочувственно покачал головой Борис. – И с ней надо бороться. Но насколько мне известно, от любовных мук человечество не изобрело радикального средства. Сходи к психиатру, к бабкам-колдуньям… А лучше хорошенько разберись в ней. Прости, но я знаю, что она не достойна твоих чувств. Такой шлейф покойничков за ней, аж мурашки по коже…

– Спасибо, Борис. – Я встал, поднял воротник плаща. – Хочу погулять один.

Он кивнул, мол, понимаю тебя, и долил себе в стакан все, что осталось.

Я отошел недалеко, когда Борис меня окликнул:

– Совсем вылетело из головы, Кирилл! Я тут недавно познакомился с одной дамой из санатория. В общем, я бы хотел…

Я достал из кармана ключи от квартиры и кинул ему. Борис поймал их на лету.

– Ни о чем не беспокойся! – сказал я ему. – Приду поздно. – И пошел к гостинице «Горизонт», где работал знакомый бармен, который умел готовить восхитительный грог на пиве.

Я чувствовал себя одиноким как никогда.

Даже моя квартира, где каждый предмет был знаком едва ли не с детства, а с балкона можно было увидеть серую полоску моря, стала казаться мне чужой. Угнетали пустые стены и вечный сумрак, который создавали заросли плюща, обвившего окно снаружи. Я подолгу лежал в постели или же ходил с отрешенным видом из угла в угол, придумывая себе какое-нибудь занятие. Обычно мне не удавалось придумать ничего нового, и тогда я надевал спортивный костюм и начинал бегать по серпантину между скал в районе Нового Света или ползать по скалам, цепляясь руками за скрюченные стволы крымских сосенок и можжевелового дерева. Я изматывал себя до такой степени, что едва не валился с ног. Но, вернувшись домой, мокрый после купания в зимней воде, покрытый, как сердечник, красными пятнами, я стаскивал с себя липкую одежду, накидывал на тело халат, падал на диван, пил маленькими глотками горячий кофе и чувствовал, как жизнь кричит в моем теле, гудящем от переполнившей его энергии, и начинал улыбаться.