заменится позже на Невозвратный лес. Вместо того чтобы пойти по большой дороге, где ранее проехали король Артур и его двадцатитысячная конница, Богор вступил на боковую тропу, выведшую их на опушку поляны, где их ждало чудесное приключение. Посреди этой поляны, со всех сторон закрытой лесом, перед ними предстали невиданно прекрасные танцы рыцарей, оруженосцев, дам и девиц. Недалеко от танцоров восседали в двух креслах: с одной стороны – дама совершеннейшей красоты, с другой – рыцарь лет пятидесяти. Завидев даму, Богор, Гинбо и их спутники сошли с коней; дама же при их приближении, как особа мудрая и благовоспитанная, отняла пелену[426], приветствовала короля Богора и пригласила всех сесть на свежую зеленую траву. Как ни приятно было взирать на эти прелестные хороводы, Гинбо нашел, что еще приятнее созерцать сидящую даму; чем более он на нее смотрел, тем более чувствовал, как пламя любви проникает в его сердце.

– Не думаете ли вы, – промолвила тут дама, – что было бы отрадно наблюдать эти прекрасные хороводы до конца своих дней?

– Госпожа, – ответил Гинбо, – обрести такое счастье зависит только от вас.

– Если так, я была бы в восторге, – сказала она, – но на каких условиях?

– Согласитесь даровать мне вашу любовь, и я продлю эти хороводы настолько, насколько вы пожелаете. Нынешних прекрасных танцоров понемногу сменят те, кого случай приведет в эти места; едва прибыв, они начнут веселиться, кружиться в танце и петь, до тех пор, пока не явится сын короля, который никогда не изменит своей любви; и к тому же, помимо этой редкой добродетели, он будет отважнейшим рыцарем в мире.

Дама отвечала, что на этих условиях она согласна отдать ему свою любовь.

– Однако, – снова начал Гинбо, – разве вы никогда не были замужней женой?

– Нет, я столь же девственна, как появилась из чрева матери; к тому же я госпожа королевства, называемого Дальняя Земля.

– Что до меня, – сказал тогда старый рыцарь, – я собираюсь воздвигнуть здесь высокий трон, где воссядет тот верный рыцарь, которому назначено положить конец сему приключению.

– А я, – сказал король Богор, – припасу богатую золотую корону, которую лишь один верный рыцарь будет вправе носить.

Затем дама и Гинбо обменялись клятвой навеки быть вместе; кроме того, условлено было, что смерть дамы или ее возлюбленного не воспрепятствует продолжению танцев вплоть до прибытия Рыцаря, верного в любви. Гинбо наложил свое заклятье, и так был заведен этот хоровод; он прерывался лишь для того, чтобы дать танцорам время для обеда, ужина и сна.

Дама получила от Гинбо еще одну забаву. Это была шахматная доска из золота пополам со слоновой костью, с такими же пешками и прочими фигурами. Заколдовал же он их так: стоило игроку сделать первый ход пешкой или иной фигурой, он видел, как игра отвечала и фигуры двигались, не будучи ведомы рукою; сколь бы искусен ни был игрок, он не сможет избегнуть поражения в игре до тех пор, пока не явится Рыцарь, верный в любви, сын короля и королевы.

Гинбо не исчерпал свое чародейство хороводом и шахматной доской; он преподал даме много других таинств, и она смогла ими овладеть после смерти своего учителя. Вот так воздвигла она Вертящийся замок и другие круговороты, которые Мерожис найдет в Безымянном городе, завершив свои поиски мессира Гавейна[427].

(Эта история напоминает упрощенный вариант истории Вивианы. Мерлин являет ей те же танцы, доверяет те же тайны, остается так же привязан к Вивиане неодолимой силой. Но чары Гинбо станут поводом для других сказаний, и хотя здесь узнается калька с первого вымысла, лучше изложенного в другом месте, приятно видеть, как из одного источника наши романисты зачастую извлекают двойной или даже тройной сюжетный ход).

Король Богор между тем продолжил путь к Бредиганскому лесу, где, как мы видели, его ожидал король Артур. До того как выйти из Погибельного леса, он повстречал уже не веселые танцы, а короля Аманта, который остановил его с яростью во взоре и вынудил померяться силами. Условия поединка были таковы: если Амант выйдет победителем, Богор уступит ему замок Шарэ; если же будет побежден, то поедет в Бредиган, чтобы присягнуть королю Артуру на свои остальные владения. Наконец, ежели он будет убит, его рыцари признают Артура сюзереном тех наделов, которые они до тех пор держали от короля Аманта. Битва была долгой и закончилась смертью зачинщика, от души оплаканного Богором. Рыцари Аманта в большинстве своем согласились ехать с Богором в Бредиган и были благосклонно приняты Артуром. Но самые гордые, Гинганбресиль, Гиромелан и Бранделис, повернули вспять, не желая следовать их примеру. Прежде чем покинуть это место, король Ганнский учредил там памятный приют, в котором остался служить добрый священник, его бывший капеллан, и о котором у нас еще будет случай повести речь.

Богор прибыл в Бредиган, когда Артур собирался вернуться в Логр, чтобы доставить туда новообретенные богатства, добытые благодаря Мерлину. Пророк привел его к подножию большого дуба и велел обнажить корни; там отыскался клад, хранимый со времен нашествия Римлян. А еще под этим кладом, в медном сундуке, нашли двенадцать мечей превосходной закалки. Артур сам доставил их в Логр.

Перед отъездом из Бредигана несколько юношей приятной наружности попросили допустить их к нему. Король в окружении своих баронов ожидал их в густой и зеленой роще, где он вкушал прохладу; ведь округа кишела Сенами, и он не решался позволить своим рыцарям снять доспехи. Это было в начале мая, стояла сильная жара[428]. Юноши приблизились по двое, держась за руки. Подойдя к королю, они опустились на колени, и слово взял Гавенет:

– Сир, я прибыл к вам как к нашему законному сеньору с моими братьями, кузенами, сородичами и друзьями, привлеченными тем, что они слышали о вас доброго. Мы хотели бы просить вас вручить нам доспехи и дозволить стать вашими новыми рыцарями. Если вы благосклонно примете наши услуги, мы будем служить вам с верностью и усердием. Знайте, среди нас многие уже довольно проявили себя, когда не жалея сил защищали вашу землю. Ради этого они вынесли много трудов и тягот, и если я хочу, чтобы вы об этом знали, то лишь потому, что перед достойными людьми следует давать отчет обо всем добром и злом, что сумеешь совершить. Но лучше умолчать об этом перед негодными государями, не докучающими себе признательностью за добрые дела; имеющими глаза, чтобы не видеть, а сердце – чтобы не напоминать о благодарности.

– Кто вы, любезный юноша, говорящий столь мудро? –