нанес королю Буржскому немалый урон; после чего оба брата прониклись к нему большой приязнью. Бан уступил ему свою долю Бриокского леса, а Богор к этому дару добавил много земель, доходных и завидных.

Тогда Дионас избрал этот лес обычным своим обиталищем. Он велел выстроить красивый приют у большого и многорыбного озера. Там он и любил охотиться, а потом отдыхать вдали от шума и людей. Не единожды принимал он там богиню лесов Диану, которой приходился крестником и которая нарекла его своим именем. В последний свой приход она пожаловала ему один дар.

– Дионас, – сказала она, – ежели боги моря и звезд на то согласны, я хочу, чтобы первую же дочь, зачатую твоей прекрасной и мудрой супругой, полюбил и страстно возжелал мудрейший из людей, рожденных под властью Вортигерна; мудрец этот доверит ей все свои лучшие познания в некромантии[415]; с первого же дня, как он ее увидит, он будет всецело ей подвластен и не откажет ни в чем, что она соизволит у него попросить.

Дочь эта родилась в свое время и получила при крещении имя Вивиана, что по-халдейски означает Ничего не поделать[416]. В двенадцать лет Вивиана была самым прекрасным созданием, какое только может пригрезиться. Преподав Леонсу Паэрнскому меры для защиты земель Беноика от короля Клодаса, о чем мы уже вели речь, Мерлин присел в Бриокском лесу на камне у родника с чистой водой, прозрачным песком и серебристой струей. Он принял облик юного пажа. А Вивиана, как ему было известно, нередко приходила побыть в этом приятном месте. Она пришла; Мерлин, не говоря ни слова, вперился в нее долгим взором. «Какой же я, однако, безумец, – думал он, – что увязаю в своем грехе, рискуя утратить знание и разум, данные мне Богом, ради того, чтобы услаждать простую девчонку!» Сии премудрые размышления не помешали ему приветствовать ее. Она, как девица благоразумная и хорошо воспитанная, отвечала:

– Да придаст мне Ведающий тайные помыслы сил и желания угодить вам! Да укроет Он вас от всех опасностей и дарует вам все, чего вы, верно, желаете другим!

Под эти ласковые речи Мерлин пересел на берег ручейка.

– Кто вы, сударыня? – спросил он.

– Я дочь вавассера этого края; отсюда вы видите его усадьбу. А вы, любезный друг?

– Я бродячий подмастерье, в поисках наставника, который бы меня обучил.

– Так вы учитесь? какому же ремеслу?

– Сударыня, – ответствовал Мерлин, – к примеру, поднять на воздух замок, подобный тому, что виден вам, будь он даже окружен осаждающими и полон осажденных; или же пройтись по этому озеру, не замочив пальцев ног; или пустить реку по равнине, прежде иссушенной.

– Вот ведь чудесная премудрость, – говорит девица, – и я многое бы дала, чтобы выучиться подобным секретам.

– Ах! юная госпожа, знавал я и еще чудеснее, еще приятнее. Нет на свете забавы, которой я не мог бы предаваться столько времени, сколько пожелаю.

– О! – говорит девица, – если вас не затруднит, я была бы рада взглянуть на что-нибудь из этих забав, даже на том условии, что мне понадобится всю жизнь быть вашей подружкой – не буду скаредничать.

– Сударыня, – отвечает Мерлин, – вы мне кажетесь столь добронравной, что ради вашей чистой любви я сделаю что угодно.

Она дала ему слово; Мерлин отступил немного, очертил круг, вернулся к Вивиане и вновь уселся на краю родника. Мгновение спустя девушка взглянула и увидела, как из Бриокского леса выходят дамы и рыцари, благородные юноши и девы, держась за руки и затевая такое зрелище, краше которого не бывает в целом свете. Вот вокруг линии, начертанной Мерлином, выстроились жонглеры и жонглерки и принялись играть на барабане и прочих инструментах. Вот задвигались танцы и хороводы, несказанно прекрасные и грациозные. Чтобы смягчить дневную жару, в нескольких шагах оттуда вырос на глазах прохладный фруктовый сад, увешанный отборными плодами и усеянный цветами, непревзойденными по красоте и ароматам. При виде стольких чудес Вивиана не знала, куда смотреть и что слушать; она жалела, что у нее всего два глаза. Она тщетно пыталась понять, о чем поют певцы, и различала лишь слова припева:

Весела любовь вначале,

А кончается в печали.

Праздник длился от полудня до заката. Когда кончились танцы, дамы и девицы уселись на траву, посреди нового сада установили кентену[417], юноши взяли свои щиты и копья и состязались, пока заход солнца не стал сигналом к возвращению.

– Ну что, юная госпожа, – говорил между тем Мерлин Вивиане, беря ее за руку, – как вам это показалось?

– Ах! милый друг, я вся ваша.

– Так вы соблюдете наш уговор?

– Разумеется, – ответила она.

– Ведь вы обучены книжной премудрости, – сказал Мерлин, – я мог бы открыть вам больше тайн, чем ведала когда-либо хоть одна другая дама.

– Как вы узнали, что я обучена книжной премудрости?

– Это потому, что мой наставник ничего не скрывает от меня из людский деяний.

– Вот это, – говорит Вивиана, – из всех ваших забав самая желанная. А о том, что должно случиться, вы знаете что-нибудь?

– Да, сударыня, многое.

– Если так, я не вижу, какого наставника вы себе ищете и чему вас еще можно научить.

Когда молодые рыцари кончили состязаться, они снова взяли за руки дам и девиц и, танцуя, повели их к лесу, откуда они вышли накануне и где они вскоре затерялись. Только прекрасный сад оставлен был по просьбе Вивианы и получил от нее название Приют радости и веселья.

– Сударыня, – сказал затем Мерлин, – я распрощаюсь с вами; у меня много дел вдали отсюда.

– Как? – воскликнула Вивиана, – вы не научите меня никакой из ваших забав?

– Я об этом поразмыслю позже, но это требует щедрого досуга и долгого пребывания. К тому же вы мне еще не дали никакого свидетельства любви, которую посулили.

– Какого же залога вы желаете? Я готова вам его дать.

– Я хочу, – сказал Мерлин, – чтобы ваша любовь была всецелой и чтобы вы мне ни в чем не отказывали, если я попрошу.

Вивиана задумалась, потом ответила:

– Я согласна, но лишь с того дня, когда вы меня обучите всем забавам, какие я захочу узнать.

Мерлин сказал:

– Принимаю это условие.

И тогда он научил ее одной забаве, которой она с тех пор частенько предавалась. Была она в том, чтобы пустить большую реку течь по всем тем местам, какие ей вздумается указать. Мерлин поведал ей и другие тайны, которые она, чтобы не забыть, записывала на пергаменте. Расставаясь, она спросила, когда он вернется.

– В канун дня Святого