в других отношениях он не считал себя бессильным. Если он собирался чего-то пожелать от природы, скажем, дождя, то не обращался по этому поводу с молитвой к богу погоды, а применял какое-нибудь колдовство, сам совершая что-то похожее на дождь, от чего ожидал прямого воздействия на природу. В борьбе с силами окружающего мира его первым оружием стала магия, предшественница сегодняшней техники. Мы предполагаем, что доверие к магии проистекает из переоценки возможностей собственных интеллектуальных операций, из веры во «всевластие мыслей», которую, впрочем, мы вновь обнаруживаем у невротиков, страдающих навязчивостью. Мы легко можем себе представить, что люди того времени особенно гордились своими обретениями в языке, вместе с которыми происходило, должно быть, значительное облегчение мыслительной деятельности. Слово они наделили колдовской силой. Позднее эту черту переняла религия: «И сказал бог: Да будет свет. И стал свет». Впрочем, факты магических действий свидетельствуют, что человек, доверяющий анимизму, полагался не только на силу своих желаний. Скорее, он рассчитывал на успех от совершения некоего действия, которое должно было побудить природу к подражанию. Если ему хотелось дождя, то он сам лил воду; если собирался побудить почву к плодородию, то разыгрывал перед нею на поле сцену полового акта.

Вы уже знаете, с каким трудом погибает то, что когда-то появилось в психике. Соответственно, вы не удивитесь, услышав, что многие проявления анимизма сохранились по сей день, чаще всего в виде так называемых суеверий, рядом с религией или за ее спиной. Более того, вы вряд ли сумеете опровергнуть мнение, что наша философия сберегла существенные свойства анимического способа мышления – переоценку волшебной силы слова, убеждение, что реальные процессы в мире движутся теми же путями, которые им будет указывать наше мышление. Последнее, разумеется, стало бы анимизмом без магических манипуляций. С другой стороны, мы вправе рассчитывать, что уже в эту эпоху существовала какая-то этика, предписывающая правила общения людей друг с другом, но ничто не говорит в пользу того, что она была тесно связана с верой в анимизм. Скорее всего, она непосредственно отображала соотношение физических сил и практических потребностей людей.

Было бы очень важно для науки выяснить, чтó вынудило перейти от анимизма к религии, но вы вполне можете представить себе, какой мрак и поныне окутывает эти времена в истории развития человеческого духа. Видимо, можно считать фактом, что первой формой религии стало неожиданное появление тотемизма, повлекшее за собой еще и первые этические принципы, табу. В свое время в книге «Тотем и табу» я разработал гипотезу, что эта перемена объяснима переворотом в отношениях внутри человеческой семьи. По сравнению с анимизмом главное достижение религии заключается в психическом преодолении боязни демонов. И все же в виде пережитка доисторических времен злой дух отстоял свое место в составе религии.

Если такова предыстория религиозного мировоззрения, то теперь мы обратимся к тому, что с тех пор произошло и происходит поныне на наших глазах. Дух науки, окрепший в ходе наблюдений над природными процессами, с течением времени начал обращаться с религией как с делом рук человеческих и подвергать ее критической проверке. Перед этим ей устоять не удалось. Сначала в поле зрения науки попали ее сообщения о чудесах, вызывавших изумление и недоверие, потому что они противоречили всему, чему учило беспристрастное наблюдение и в чем чрезвычайно отчетливо виделось влияние человеческой фантазии. Затем должно было произойти отвержение ее учения, объясняющего существующий мир, поскольку оно свидетельствовало о неведении, несущем на себе печать древних времен, наука сумела превзойти его благодаря возросшему знанию естественных законов. То, что мир возник в результате актов зачатия или творения, то есть аналогично возникновению отдельного человека, больше не кажется первейшей, самоочевидной гипотезой, с тех пор как для мышления стало очевидно различие между живыми и одушевленными существами и неживой природой, а это сделало невозможным сохранять приверженность первоначальному анимизму. Нельзя также не учитывать влияние сравнительного изучения различных религиозных систем и впечатление от их взаимоисключения и нетерпимости в отношениях между собой.

Окрепнув в ходе этих упражнений, научный образ мысли обрел наконец мужество решиться на проверку наиболее важных и эмоционально самых ценных частей религиозного мировоззрения. Вроде бы это всегда можно было видеть, но только со временем люди осмелились высказать, что и заверения религии, сулящие человеку защиту и счастье при выполнении им определенных этических требований, не заслуживают доверия. Видимо, не подтверждается и то, что в мироздании наличествует некая сила, охраняющая с родительской заботливостью благополучие отдельного человека и приводящая все, что его касается, к счастливому концу. Напротив, судьбу людей не следует связывать ни с допущением существования мирового блага, ни с наличием – ему отчасти противостоящей – мировой справедливости. Землетрясения, наводнения, последствия ураганов, пожары не проводят различия между добрым, благочестивым человеком и злодеем, неверующим. Даже там, где не принимается в расчет неживая природа и в той мере, в какой судьба отдельного человека зависит от его отношений с другими людьми, не существует правила, что добродетель вознаграждается и зло наказывается. Довольно часто преступник и человек, плюющий на все, прихватывает завидные реальные блага, а человек верующий остается ни с чем. Темные, лишенные способности любить силы определяют судьбу человека; системы поощрений и наказаний, которой религия приписывала господство над миром, похоже, не существует. В данном случае это становится поводом отказаться от части одушевленности мира, которая перешла в религию из анимизма и сохранилась в ней.

Последний вклад в критику религиозного мировоззрения внес психоанализ, указав на происхождение религии из детской беспомощности, а ее содержание объяснив сохранением и в зрелой жизни желаний и потребностей детской поры. Это вовсе не означало опровержения религии, но все же было необходимым завершением нашего знания о ней и по меньшей мере в одном пункте противоречило ей, так как сама она претендовала на божественное происхождение. В этом она до некоторой степени не совсем не права, если принять во внимание наше ее толкование.

Итоговое представление науки о религиозном мировоззрении звучит так: в то время как отдельные религии враждуют друг с другом из-за того, какая из них истинна, мы полагаем, что содержащейся в религии истиной вообще можно пренебречь. Религия представляет собой попытку овладеть чувственным миром, в который мы помещены, средствами мира желаний, сформированного нами в себе под влиянием биологических и психических нужд. Но она не способна это осуществить. Ее доктрины несут на себе печать тех времен, когда она возникла, времен неведения из детства человеческого. Ее утешения не заслуживают доверия. Опыт учит нас: мир – это не детская. Этические требования, которым религия намерена придать особую силу, нуждаются, скорее всего, в ином обосновании,