и ничего не предпринимал! Литовско-русские отряды, предводимые Константином Острожским и Кмитою, опустошили часть областей Северской и Смоленской. Наступавшая зима остановила успехи литовцев. Баторий воротился в Вильну. В то же время шли военные действия против шведов, которые из Эстонии и Финляндии нападали на наши владения и, между прочим, осаждали Нарву. Между Иоанном и Баторием снова начались переговоры; король отказывался отправить послов в Москву, как это бывало прежде; а Иван уже согласился на отправку большого московского посольства в Литву; соглашался называть Батория уже не соседом, как прежде, а братом, и вообще делал разные уступки. Но переговоры эти ни к чему не повели; ибо король старался только выиграть время, чтобы приготовиться к новому походу. Между прочим, для усиления пехоты он велел набрать в королевских имениях крестьян по пяти человек со ста, и эти ратные люди по окончании срочной службы получали свободу от крестьянских повинностей со всем своим потомством. Иоанн со своей стороны также готовился в течение зимы 1580 года: умножал войска и усиливал укрепления пограничных городов. Чтобы увеличить свои доходы на содержание военных сил, он созвал в Москве духовный собор по вопросу о церковных имуществах; тут, по его желанию, составлен был приговор в таком смысле, чтобы епископы, монастыри и церкви впредь не присваивали себе недвижимых имений и возвратили бы в казну те земли и села, которые когда-то были княжескими. Не зная, куда теперь направился Баторий, царь вновь растянул свои силы по границам и ждал, не дерзая предпринять никаких решительных действий.

И во второй свой поход, предпринятый в августе 1580 года, Баторий прошел там, где его не ожидали. Он двинулся в Новгородскую область по непроходимым дорогам, просекая путь в лесах, пролагая гати и мосты по болотам; взял мимоходом крепости Велиж и Усвять, явился под Великими Луками и осадил этот зажиточный и хорошо укрепленный город. Невдалеке от него, в Торопце, стоял воевода Хилков; но он, так же как Шеин и Шереметев под Полоцком, не дерзал на решительные действия, а ограничивался легкими стычками. На пятый день осады, когда главная башня была взорвана подкопом, а деревянные городские стены зажжены, Великие Луки после отчаянной обороны сдались на милость победителя. Король обещал им пощаду; но ворвавшиеся в город венгры и поляки произвели варварское избиение жителей и неистовый грабеж. Овладев Великими Луками, Баторий послал войско с князем Збаражским на Хилкова, который и был разбит. Затем взяты города Невель, Озерище, Заволочье. Но оршанский воевода Филон Кмита, посланный к Смоленску, потерпел поражение от воеводы Бутурлина. С приближением зимы Баторий снова воротился; военные действия, однако, продолжались и зимой, особенно в Ливонии и Эстонии, где шведы, предводительствуемые графом Понтусом Делагарди (женатым на незаконной дочери шведского короля Иоанна), отняли у русских города Падис (близ Ревеля) и Везенберг, кроме того, город Кексгольм в Карелии. Литовские войска в эту зиму доходили до Старой Русы, которую сожгли, а московские воеводы из Смоленской области ходили опустошать соседние литовские земли.

Мирные переговоры, однако, не прекращались. Наши послы, князь Сицкий и Пивов, забыв прежние московские обычаи, ездили за Баторием от Великих Лук до самой Варшавы и смиренно переносили все обиды и лишения, как им было наказано от царя. В Варшаве они предложили польским панам радным перемирие на условии каждой стороне остаться при том, чем владеет; но паны не захотели и докладывать королю о таком условии. Из Москвы прибыли новые послы, Пушкин и Писемский, которые имели от царя наказ терпеть всякое унижение, только добиваться перемирия. Им разрешалось даже не настаивать в грамоте на царском титуле, а только на словах заметить, что «государи наши не со вчерашнего дня государями, а извечные». Следовательно, унижаясь перед Баторием, Иван Васильевич все-таки поручал сделать бесполезный намек на то, что соперник его со вчерашнего дня государь! Эти новые послы уступали королю всю Ливонию, за исключением небольшой восточной ее части, то есть Дерптского округа. Но Баторий требовал всей Ливонии, кроме того, уступки Себежа и уплаты 400 000 венгерских золотых за военные издержки. Послы известили о том царя. Крайне уязвленный такими требованиями, Иван Васильевич отправил к королю письмо, которое начиналось словами: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божьему изволению, а не многомятежному человеческому хотению». Это пространное письмо исчисляло все неправды Батория по отношению к царю и было наполнено горькими упреками королю за его высокомерие, невозможные требования и нежаление христианской крови. Царское послание застало короля уже на походе, именно в Полоцке. Когда королю принесли эту грамоту, обернутую в целую штуку кёльнского полотна, опечатанного двумя большими печатями, он рассмеялся и сказал: «Прежде он никогда не посылал такой большой грамоты; должно быть, начинает от Адама». Ответ на царское послание Баторий поручил сочинить канцлеру Замойскому. Канцлер усердно занялся этим ответом: в деле сочинительства он не уступал Грозному и почти ни одного его обвинения не оставил без резкого опровержения. Ответ был написан сначала по-латыни, под его руководством, одним из королевских секретарей. Таким образом, к Ивану Васильевичу от имени короля, в свою очередь, послана была в западнорусском переводе обширная ругательная грамота, в которой тот смеялся над его притязанием происходить от кесаря Августа и напоминал раболепие его предков перед татарскими ханами; называл его мучителем, волком, ворвавшимся в овчарню, и грубым ничтожным человеком; упрекал его в трусости и, наконец, вызывал его на поединок. Вместе с грамотой он прислал царю изданные тогда в Германии книги о его предках и об нем самом. Иоанн не нашелся, что отвечать на грамоту, и ограничился тем, что гонца, прибывшего с ней, не позвал обедать! Вместо того чтобы мужественно встретить врага, он в это время искал спасения от него в папском и иезуитском посредничестве.

На Варшавском сейме, в феврале 1581 года, Стефан Баторий с большим трудом добился согласия чинов произвести двухлетний побор с земельных имуществ на военные издержки. Паны и шляхта уже тяготились продолжительностью войны и выражали неудовольствие на то, что король не достиг всего в два предыдущих похода. Только благодаря ловкости и красноречию канцлера Замойского дело было улажено, и сейм согласился на новые поборы, получив обещание, что третьим походом война будет доведена до конечных своих результатов. Кроме того, опять сделаны займы у герцога Прусского, курфюрстов Саксонского и Бранденбургского. Король и любимец его великий канцлер употребляли все усилия, чтобы приготовить большие силы и средства для этого третьего похода. Между прочим, датчанин полковник