послал особое войско под начальством Кристофа Радзивилла и Филона Кмиты вглубь Московского государства, чтобы отвлечь москвитян от вторжения в литовские пределы. Радзивилл разбил несколько встречных московских отрядов и дошел до города Ржева, то есть до берегов Волги, откуда уже недалеко было до Старицы, где пребывал тогда Иван Васильевич со своей придворной дружиной. Но обманутый ложными вестями о многочисленности войск, окружавших царя, Радзивилл повернул назад. А Иван Васильевич, узнав о том, что опасность была так близка, перепугался и со своим двором бежал в Александровскую слободу. Наконец, важные военные действия совершались в это время со стороны шведов. Пользуясь тем, что русские силы были заняты борьбой с польским королем и что для этой борьбы пришлось ослабить русские гарнизоны в ливонских городах, шведы, предводимые Понтусом Делагарди, продолжали свои завоевания в Эстонии. Тут самой чувствительной для нас утратой была Нарва; с ее завоеванием прекратилась и наша непосредственная балтийская морская торговля с Западной Европой. После Нарвы, Делагарди овладел соседним Ивангородом и далее на востоке нашими городами Ямом и Копорье; потом обратился опять назад, взял Вейсенштейн и осадил Пернов, то есть вторгся уже в самую Ливонию, чем причинил досаду своим союзникам полякам, которые смотрели на Ливонию как на свою добычу. Когда осада Пскова пошла неудачно и замедлилась, шведы предложили Баторию прийти к нему на помощь; но предложение этих союзников было отклонено[52].

В таких печальных для России обстоятельствах, навлеченных на нее близорукой политикой, тиранством и трусостью Ивана Грозного, сей последний как бы забыл о многочисленной остававшейся у него рати и все свои надежды возлагал на переговоры, на иноземное посредничество. Так как обращения за содействием к преемнику Максимилиана II, воображаемому союзнику нашему германскому императору Рудольфу II оставались бесполезны, то при московском дворе вспомнили о римской курии и постарались возобновить с ней сношения, прерванные после Василия III. Хотя со стороны пап за это время и было сделано несколько попыток вновь завязать сношения с московским государем и даже расположить его в пользу церковного единения предложением королевского титула; но эти попытки обыкновенно разбивались о враждебность к России польских королей Сигизмунда I и Сигизмунда Августа, которые постоянно препятствовали таковым сношениям и прямо не пропускали папских послов через свои владения. В Москву, вероятно, доходили вести об этих попытках, и вот теперь, в трудную минуту, там решили ими воспользоваться. Еще во время второго, то есть великолуцкого, похода Батория Иван Васильевич «приговорил» с сыном своим царевичем Иваном и с боярами послать гонцом Истому Шевригина, в сопровождении толмача, с грамотами к цесарю Рудольфу и к римскому папе. Истома был отпущен из Москвы 6 сентября 1581 года и отправился кружным путем через Ливонию и Пернов, потом морем и через Данию в Германию, а оттуда в Рим. Грамоты, написанные Рудольфу, и на сей раз вызвали дружеские, но уклончивые ответы, в которых, однако, настойчиво повторялись прежние намеки, что царь напрасно воюет Ливонию, ибо она составляет ленную имперскую землю. В Риме же, наоборот, отнеслись весьма сочувственно к просьбе царя о посредничестве в мирных переговорах между ним и Баторием; гонца нашего обласкали и, очевидно, были очень рады случаю возобновить свои попытки к соединению церквей. Папа Григорий XIII назначил своим посланником к Баторию и царю Ивану члена Иезуитского ордена Антония Поссевина, которого и отправил в Россию вместе с московским гонцом. Не ранее июля того же 1581 года воротился Истома Шевригин к царю с ответными грамотами, а спустя месяц прибыл к нему и Антоний Поссевин.

В Риме, очевидно, возлагали большие надежды на посольство Поссевина. И действительно, трудно было найти в то время более искусного и опытного дипломата. Он уже был знаком с европейским северо-востоком, ибо незадолго совершил путешествие в Польшу и Швецию, причем убедил шведского короля Иоанна III тайно воротиться в католицизм. Не довольствуясь сим знакомством, Поссевин внимательно просмотрел в папской канцелярии все важные документы, относившиеся к прежним сношениям римской курии с Москвой, а также и некоторые записки о ней европейских послов и путешественников. При своем отъезде он снабжен был от курии ясно определенной инструкцией, которая предписывала ему при заключении мира между королем и царем выставить последнему все участие к нему папы и склонить его как к союзу против турок, так и к соединению церквей, причем поставить ему на вид, что гораздо почетнее будет для него признать главой своей церкви римского первосвященника, нежели слугу турок патриарха Константинопольского. Поручалось ему также устроить торговые сношения Руси с Венецией, а вместе с тем, под предлогом приезда в Москву купцов-католиков, испросить дозволения на постройку в ней католических храмов. Кроме того, поручалось собрать всевозможные сведения о делах, касающихся веры, а также о соседях и военных силах москвитян. В Праге, после посещения цесарского двора, Поссевин расстался с Шевригиным: последний поехал в Москву опять кружным путем через Балтийское море; а посол-иезуит отправился к Баторию, которого нашел в Вильне в июне 1581 года, во время его приготовления к псковскому походу. Король сначала недоверчиво отнесся к миссии иезуита; но скоро поддался его искусным внушениям, раскрыл ему свои виды и планы и взял его с собой в поход. В Полоцке они расстались: король двинулся к Пскову, а Поссевин направился к царю, который тогда находился в Старице. Деятельный иезуит не терял времени даром и на самом пути своем. Впоследствии он с удовольствием доносил в Рим о том, как совратил в католичество начальника конвоя, данного ему королем (начальник этот был православный русин), и как потом совратил туда же одного русского переводчика.

На московской границе Поссевина принял высланный царем русский конвой, состоявший из отряда всадников, одетых в шелковые кафтаны с золотыми позументами. Но царь, очевидно, догадывался, с кем имеет дело, и потому в наказе назначенному при после приставу (Залешанину-Волкову) поручалось на вопросы о войне с Баторием отвечать обстоятельно, но если посол начнет «задирать» и говорить о вере, то сказать, что «грамоте не учился», и ничего про веру не говорить. В Старице папскому посольству был оказан весьма почетный прием; тут между разными дарами, присланными папой, посол привез царю печатную книгу о Флорентийском соборе на греческом языке. 20 августа дана была ему первая аудиенция, за которой последовало роскошное угощение. Посольство погостило в Старице более трех недель, в течение которых часто вело переговоры с самим царем или с его боярами о торговых сношениях москвитян с Венецией, а главное, об условиях перемирия с польским королем и об общем союзе