виды у одного из отделов штаба фронта на товарища Васюка. И это хорошо, во-первых, потому что востребован человек, во-вторых, потому что есть интересная служба… не-не, «интересная» – вообще не то слово, а нужная, есть дело, в котором подшибленный товарищ Васюк понимает, готов вникать, улучшать, развивать, себя и людей готовить…

За прикрытой дверью в палате оживленно разговаривали. Серега ткнул дверь костылем, вперся, пытаясь сохранить вид относительно бравый, служебный, что в халате и на деревяшках было не особо легко.

Э, никакое не начальство.

Девушка, невысокая, в накинутом поверх пальто белом халате, даже со спины понятно, что симпатичная. Воротник пальто напоминал нечто довоенное, хорошее. Интересно, как посетительницу в верхней одежде пустили? На столе лежал пакет с чем-то безусловно вкусным. Наверное, от местных шефов госпиталя заглянула гостья. То-то соседи этак улыбаются, на опоздавшего ехидно смотрят…

Тут до Сереги дошло.

— Анит, ты ли это?

Обернулась. Точно она…

— А мы думали – вообще онемеешь, – сказанул капитан-артиллерист и разразился своим 152-миллиметровым взрывом-хохотом.

— Товарищи, я Сергея уведу. У меня же буквально пять минут, а может, уже и четыре, – сказала девчонка, во все глаза глядя на ранбольного Васюка.

— Да лучше мы сейчас выйдем, — танкист попытался живо сесть, но у него не особо вышло.

— Сидите, – пробормотал Серега. – Быстрее будет.

— Выздоравливайте, товарищи офицеры. Еще раз всем привет из Москвы и с приближающимся праздником, – Анитка не отрывала взгляда от лица ошеломленного гвардии старшего лейтенанта.

Ох, курад, хоть бы поддерживать под руку не взялась.

— Серый, у меня пять минут. Машина ждет, там строго…

— Как нашла? Я же даже про Зуев не писал.

— У нас разведка хорошо работает. Я просто глянуть, проведать хотела…

Шкандыбать в конец коридора было некогда, эх, нету скоростей нынче у подбитого Серого. А она повзрослела, но все равно девчонка, даже и ростом…

— Ой! – сказала гостья, когда Серега, чуть не выронив костыли, посадил ее на высокий подоконник.

— Да как ты вообще… далеко же кататься.

— Уже не малая, поймешь ты когда, или… А фиг с ним. Все равно поймешь. Серый, мне кое что сказать нужно, то, что в письмах нельзя…

…Она торопливо рассказывала, то и дело поглядывая одним глазом на часики, другим в глаза Серому. За спиной проходили ранбольные, санитарки, смотрели, но это было пофиг – мыслей и чувств нахлынуло столько, что хоть детонируй на месте.

…— Вот так. Серпухов. Я посмотрела, где это, непременно съезжу. Как только письмо с точным адресом до нас дойдет. Отвезу вещи, и еще что нужно будет. Не волнуйся.

— Я совершенно не волнуюсь. Анит, спасибо.

Вновь глянула на часики – изящные, знакомые, это ей тетя Ира дала в путешествие – и уже двумя глазами в лицо Сереге:

— Шрам очень даже. Мужественный.

— Ноги здорово подряпало.

— Заживут. Очень ты… офицером стал. А я что-то медленно расту.

— Нет. В самый раз, – Серега осторожно поцеловал в горячую щеку.

Совсем запылала, от смущения и счастья, и глаза блестят прозрачным северным янтарем.

— Мне идти надо. Ждет машина. У меня же слово – сталь и железо, – прошептала Анитка.

— Иди, – Серега подал руку.

Оперлась, но прежде чем соскользнуть на пол, поцеловала – тоже в щеку, но чуть иначе.

— Обязательно вернись, Серый. Не вздумай дурить.

— Угу.

Пробежала по коридору, махнула у лестницы. С улицы донесся требовательный клаксон. Серега развернулся к окну. Видно или нет? Пришлось прижаться к стеклу пылающей щекой. Вон он, грузовик… Выскочила в нарядном знакомом пальто – великовато, но самую малость. Это мамино, почти забыл за столько лет. Махнула рукой на прощание: окнам, всему корпусу, стоящим на ступенькам больным. Ага, в кабину… это хорошо, не замерзнет.

Выехал через ворота грузовик, груженный тяжелыми однообразными ящиками. Серега постоял еще, охлаждая физиономию. Потрогал щеку. Поковылял в палату.

Встретили закономерным хохотом:

— Очаровательное создание. Вежливенькая, умненькая, с характером. Но, товарищ старший лейтенант, как же вы так? Школьница ведь, совершеннейшая школьница, – громыхал артиллерист.

— Да уж, Серый, вот ты даешь, – закатывал глаза и морщился от боли в обожженной, трудно подживающей щеке старлей-танкист.

Серега сел на койку, поставил костыли, выждал паузу в буйном веселье и молвил:

— Для ясности. Сестра моего лучшего друга. Она у нас как узел связи штаба фронта: все знает, всех связывает, следит, чтобы никто не терялся. Эвакуации, ранения, отъезды-приезды, все под контролем, можно быть спокойными.

Товарищи командиры переглянулись:

— Во как – личные отношения уровня штаба фронта! – покачал головой танкист. – Это достойно уважения.

— Надежный человечек, – спокойно пояснил Серега. – Мы познакомились 22 июня 41-го . Через день мы с ее братом воевали, через два дня у нее отец погиб. Их семью едва успели эвакуировать, город был практически окружен.

— Да, дела, – вздохнул один из лейтенантов, удобнее разворачивая загипсованную по плечо руку. – Выходит, не москвичка она? А такая уверенная, спокойная.

— Латышка. Из Лиепаи. Но так-то уже москвичка, чего ей вдруг неуверенность показывать, – вздохнул Серега.

— То-то акцент такой… изящный проскакивает. Хорошая девочка. У меня дочь чуть помладше, – пробормотал гаубичник.

— Не намекай, товарищ капитан. У нас с Аниткой все чувства, все личное и поэтичное, отложено далеко и надолго. Как минимум до конца войны. А до него еще дожить нужно. Там посмотрим.

— Так-то все верно. Но ты, Серый, не особо глупи-то. «Смотреть» он будет, понимаешь ли. Отличная девчонка, пусть растет, ты ей пиши, поддерживай, воспитывай. Явно же ждать будет. Не то, что некоторые.

— А то я не понимаю? – заворчал Серега. – Прекрасный человек, спору нет. Только что ее воспитывать? Она несмышленыш какой, что ли? Думаете, одни глаза? Двух сестер воспитывает, учится отлично, считай, все хозяйство на ней. А что касается фронтового примера, так у нее брат есть. Механик-виртуоз, спокоен как гранит, надежен как броня. Тонул на Балтике, выплыл, в морской пехоте был, под Ленинградом воевал. Его в части ого как ценят. Из госпиталя недавно. Между прочим, получил «колющее», в рукопашной. Нет, товарищи, спокойствию и рассудительности это я у них учился и учусь. Для «личного» сейчас вообще не время, и не ясно, как дальше выйдет, но уж дружить с Аниткой мы всю жизнь будем.

Помолчали.

— Теперь завидно стало, – признался один