и молчать, замолчать навсегда. Отец делал с ней это каждый раз, каждый разговор заканчивался полным провалом. Она с самого детства пыталась делать все, чтобы папа ее полюбил. Она хорошо училась, только, чтобы услышать ее похвалу. Она слушалась его, приходила к нему за советами, только папа всегда любил больше работу. Когда она слышала, что отец говорит про нее, как оскорбляет, Морган осознавала — он наполнен ненавистью от ушей до пят. Он жалел о том, что когда-то создал семью, что у него появилась дочь, что нужно работать над отношениями, тогда все станет лучше.

С детства она искала внимание папы. Получая его только в виде постоянных замечаний, придирок и дурацких фраз.

В тот момент глаза девушки открылись. Все это время — не мама была монстром, монстр был он — Эмметт Морган. В тот момент, видимо, остатки воли у неё сломались. Она написала сообщение Адаму о том, что потихоньку складывает вещи. Она проверила свои чемоданы под кроватью, достала ещё один и судорожно скинула свои вещи, захлёбываясь в слезах.

Аннабелль был уверена. Где угодно, хоть на другом конце света, ее жизнь сложится лучше, чем в этом дурацком городе.

45. Творил и вытворял

Наше время

Творческие люди никогда не бывают психически здоровыми. Есть два пути почему — способности творить приходят с рождениям вместе с расстройством психики, либо же — человек начинает творить, потому что не выносит реальность с ее серыми красками, потихоньку сходя с ума.

В одиннадцать лет научился играть на гитаре, в тринадцать написал первый рассказ, а дальше больше. Творчество закрутило его в вихрь, не давая ни минуты передышки. Уильям с годами начал сожалеть о том, что не связал жизнь со спортом. В спорте есть потолок, предел. Однажды ты становишься чемпионом мира или берёшь золоту на Олимпийских играх, и все…план выполнен. Есть ли потолок в творчестве? Сколько книг нужно написать, чтобы одна из них «выстрелила»? Какая картина не потеряет актуальности и через сто лет? Кому посвятить стихи, которые будут читать каждый день? Ответов на вопросы никто не давал, поэтому Уильям продолжал творить.

Но порой его сковывал страх.

Страх чистого холста или белого листа. Страх начать что-то заново. Кто как не Уильям знал это, как страшно начать что-то новое. Кто как не Уильям знал, что люди цепляются за неудачи сильнее, чем за успехи. Они способны разодрать тебя в клочья, если что-то пошло не по плану, забывая о том, как раньше было хорошо.

Мысли в голове никогда не затыкались. Он сомневался, существуют ли люди, у которых в голове не бесконечные шумы. Он многое бы отдал взамен за чистую голову. Что бы отдал? Умение писать хорошие тексты, которые вызывают у людей эмоции? Знание трех языков, на которых свободно говорил? Бесконечный запас цитат из более тысячи книг, которые прочел за всю жизнь? Отдал бы наверное, поменялся бы с кем-нибудь, менее умным, но более живым. С глупеньким человеком, у которого нет границ, поэтому все желания сбываются. С недалеким, у которого почти нет страха показаться несуразным.

— Сука, — выругался он, — сил больше нет.

Снова чистый листок бумаги. Уильям мог сидеть часами и сутками над первым предложением. Старался придумать что-то цепляющее, но не «желтушное». Яркое, не не кричащее. Старался создать то, что покажется мастерство, но не получилось ничего, даже дурацкого набора слов. Поэтому вокруг рабочего стола, на столе, под столом, везде — валялась смятая бумага. Черновые варианты статей он писал именно руками, не печатал. Так бы всю жизнь и просидел с листками и ручками, но ноутбук стал верным другом, хранившим тексты в целости и сохранности. С характером Воттерса, можно было посомневаться в том, горят ли рукописи. У него бы горели, еще как.

Писал. Зачеркивал. Снова писал. Снова зачеркивал. Выкидывал. Так до бесконечности. Поэтому они с Франсией все еще жили раздельно. С девушкой рядом он бы стеснялся творить так, как творит.

Уильям писал статьи. Не брал интервью, не снимал сюжеты. Писал статьи, которые размещали в журналах. Он не брал интервью, потому что боялся сказать лишнего, но не боялся написать. Его статьи обожали за резкость и честность. Ведь написанное воспринимается легче, чем сказанное. Работай Уильям бы интервьюером, неизвестно как долго бы проходил с целой мордашкой, не целовавший кулак охраны политиков.

И вот-вот, вроде бы немного поверил в себя, потому что Франсия верила в него куда больше, но как же плохо, когда самооценка зависит от отношения других людей к тебе. После встречи с Адамом, он снова засомневался в себе. Уильям только стал наращивать уверенность, хвалить себя за каждый шаг в правильном направлении, а тут появился Клэман и все снес своей бестактностью. Обозвал его «пресмыкающимся», вспомнив какие-то дурацкие дни, когда Уильяму было семнадцать. И что самое обидное, даже Адам относился к Ронану лучше, хотя они виделись один раз в жизни. Несмотря на искренний успех, он искренне считал жизнь свою серой. Да, журналист, да, работает в приличном издании, да, денег хватает на безбедное существование, но все тусклое, покрытое пылью. Может быть, счастье, действительно, не в деньгах? В чем-то эмпирическом и едва уловимом?

Теплые руки Франсии обвили шею сзади.

— Что такое? — спросила девушка. — Творческий кризис?

— Устал, — коротко ответил он, — не могу написать сегодня ни строчки.

— Попьем чаю? Или прогуляемся? Этой кудрявой голове нужна перезагрузка.

Уильям глухо усмехнулся, обернувшись к девушке.

— Этой кудрявой голове нужны пули в оба виска, чтобы не мучилась.

— Боже, Уильям, — сказала она, поглаживая его усталое лицо, — мой маленький, глупенький Уильям.

Так он себя и ощущал перед ней. Маленьким и глупым. Совсем не мужественным и не сильным. Иногда ему казалось, что ни он, ни его статьи ничего не стоят. Будто бы сертификаты о прохождении курсов у мастодонтов журналистики становились лишь пустыми бумажками, а многочисленные хвалебные отзывы — лестью и попыткой «подлизаться».

— Я себя таким жалким чувствую, — сказал он, — ты и представить себе не можешь.

— Ты посмотри, сколько добился, — сказала Франсия, — посмотри…Почему не гордишься? Я тобой очень горжусь, всем хвастаюсь, кто мой парень. Мой парень Уильям Воттерс — крутой журналист. Ты молодец!

— Сижу часами и не могу ни буквы из себя выдавить, потому что нужен материал про политическую возню. Я совсем не этого хотел, — признался Уильям, бросив на кровать последний выпуск журнала.

— Не понимаю, ты с детства журналистикой болел. Нет?

— Да я о другом писать хотел. Не о толстосумах и новых законах уж