Вран это дело особо. Избегать пытается. Если не навещает Солн его в лесу, то у холма-то всегда поджидает. Только в этот раз его там не было.

Не было…

«Ты куда идёшь, милая? Кто же тебя отпустил?»

— Бая, — на полуслове он Баю перебивает, что-то у лютицы уточняющую. — Идём. Идём быстрее. Я знаю, что нам помочь может.

И, видимо, что-то такое в глазах его Бая видит, что молча с колен поднимается, с лютицей и Вешем коротким кивком прощаясь.

Остаются уже двое посреди болота просыпающегося — лютица беременная и Веш растрёпанный. Смотрят они вслед Врану, рваным, решительным шагом к лесу направившемуся, — прижимает Веша лютица к себе, как дитя родное, и с такой надеждой Врана Веш глазами провожает, словно бабушку его родную Вран искать отправился.

Но едва это Вран про себя отмечает — другие мысли в голове роятся. Злые, горячие, ненавидящие почти. Отлично, Солн, просто отлично — так вот как ты возможностями своими посмертными распоряжаешься? Как все уши Врану дерьмом своим забить — это всегда пожалуйста, а как хотя бы намекнуть ему, что лютица с болот полоумная в лес на ночь глядя звёзды считать ушла и что неплохо бы домой её сопроводить — так нет, спасибо, это не по нашей части?

Пропускает Вран Баю в лес первой, потом сам за границу шагает.

— Где? — рявкает он, как только сапоги его на землю лесную ступают. — Где она? Эй!

— Вран, — настороженно Бая к нему оборачивается. — Не так мы помощи у хозяина…

— Где она? — повторяет Вран, Баю не слушая. — Где она? Покажи мне! Себя мне покажи! Хоть что-нибудь полезное ты можешь сделать? Или только тогда ты рот открываешь, когда на меня ушат помоев вылить хочешь? Вот я, здесь я, а Чая где? Я знаю, что ты знаешь! Я знаю, что ты меня слышишь!

Замолкает Бая — ничего больше не говорит. Не спрашивает. Возможно, спросит позже — но не сейчас Врану об этом беспокоиться.

— На кой лес ты вообще здесь ошиваешься? — гаркает он в сердцах, то к одному, то к другому дереву поворачиваясь — но не появляется ни у одного из них Солн. — Давай, скажи мне, что и это я ради собственной выгоды делаю! Давай, скажи, что и это не моё дело, потому что…

…душа моя украдена…

— …потому что не нуждается лес ни во мне, ни в моей помощи! А мне плевать, что там лесу нужно или не нужно! Я не лесу помочь хочу — Чае! Покажи своё лицо грёбанное! Покажись! Иначе…

И сам Вран не знает, что — «иначе». И сам Вран вздрагивает, когда после поворота очередного всё-таки видит Солна у сосны высокой.

— Ну что ты разорался, Враша? — спрашивает Солн негромко. — Не по чаины души я здесь — по твои. Не дано мне Чае помогать. Не видела она меня.

И без усмешки снисходительной, без яда привычного он это говорит. Без выражения всякого глаза его потускневшие на Врана глядят, без задора прежнего.

— Ну так я тебя вижу, — огрызается Вран. — И, о чудо — и Чаю увижу. Где она? Знаешь ведь. Отведи меня к ней. Отведи меня к Чае, С…

Нет, имя Солна Врану называть не стоит. Ни в коем случае.

— Скотина ты бессердечная, — находится Вран. Выдыхает через нос с силой, чтобы успокоиться. — Отведи, лесом твоим проклятым тебя заклинаю. И покончим с этим. Если по мои души ты здесь — хоть это ты сделать можешь?

— Это — могу, — кивает Солн. — Не боишься?

Не о Чае Солн говорит. Указывает он глазами на Баю, всё ещё внимательно крики Врана в пустоту слушающую.

— Не боюсь, — цедит Вран. — С этим я и без твоей помощи справлюсь. Веди.

— Хорошо, — всё так же бесстрастно Солн говорит. — Веду, коли хочешь ты так.

— Хочу, — отвечает Вран. — Бая, пошли. Бая, идём, пожалуйста — сейчас мы Чаю найдём. Идёшь?

— Иду, — тихо Бая отвечает, куда-то в ту сторону глядя, где Солн стоял — но Солн уже дальше идёт, не оборачиваясь. За деревьями почти растворяясь. — Вран. Кто?

— Мертвец какой-то надоедливый, — ведёт Вран плечами. Не удовлетворяется Бая, похоже, его ответом. — Бая, не знаю я, кто это. Не знаю я, почему он ко мне пристаёт. Не знаю, почему хозяин ваш в лесу своём меня не принимает — ничего я не знаю почти. Только одно знаю: договорился я с ним, выведет он нас к Чае. Разве нам сейчас что-то ещё нужно?

Выдыхает Бая — глубоко, медленно.

— Когда-нибудь придётся тебе мне всё рассказать, Вран с Белых болот, — только и говорит она. — Когда-нибудь придётся всем твоим «не знаю» закончиться. Идём. Поторопимся.

И они идут — и действительно торопятся, потому что очень скоро на трусцу им лёгкую перейти приходится: продолжает Солн, не снижая скорости, впереди среди деревьев мелькать — и ни разу не оборачивается, чтобы посмотреть, не отстают ли они.

Слышит какое-то время Вран крики лютьи то тут, то там, вой даже слышит — но постепенно стихают они. Видно, в глубине леса люты Чаю ищут — а Солн их дорогой, очень хорошо Врану знакомой, к деревне ведёт.

К деревне…

Долго уж Вран к ней не приближался. И последнего раза хватило — с истязаниями от Чомора и огромным костром на капище после. Знает Вран, что ходили туда Лесьяра с Радеем, чтобы убедиться: сгорела дюжина волков деревянных дотла, и нет больше на холме, людьми осквернённом, прохода к предкам в лес вечный. Не посетили предки сон лесьярин и к Радею тоже не пришли, не подтвердили слова врановы о том, что бежать с болот лютам следует. Поэтому никто и не бежал — поэтому так на болотах все и остались. Упрямилась Лесьяра, всё хоть какой-то весточки от предков ожидая. Хоть какого-то знака. Глупо это было бы, если бы правду ей тогда Вран сказал — но весьма дальновидно это есть на самом деле, учитывая, что никакой правды в его словах не было.

Вот и лес лиственный знакомый, вот и зарубки на деревьях обновлённые, вот и куст земляницы, на котором ни одной ягодки не осталось. Эта тропинка к ловушкам для дичи мелкой ведёт, а эта — к рощице небольшой, где раньше всё лето Вран просиживал, по деревьям лазая: облюбовали эту рощу пчёлы.

А эта — к…

— Ох, — говорит Бая.

Да. К яме волчьей.

В которой волчица потерянная и лежит.

Не совсем лежит — не касается тело её, не касается мех её редкий и светлый, с