занята уже. Или думает Бушуй, что все четыре брата за Искрой гоняться будут?..

Хорошо хоть, что никто из близнецов на Врана за это не обозлился: Горан с Зораном хохотнули только одобрительно, Нерев вздохнул тяжело, а Верену и так со стариками неплохо было. Да и Верена-то, Вран думает, Бушуй бы отпустил, если бы Верен попросил его хорошенько, как он умеет. Только не делает этого Верен — вместе с братом наказание, даже не им предназначенное, несёт.

К Лесьяре, что ли, самому Врану отправиться? Вряд ли от этого много пользы будет, но, по крайней мере, он увидит Баю.

Баю…

— Бушуй, — властный голос Баи снаружи вдруг доносится.

И не верит Вран ушам своим сначала. И думает: да нет, совсем он просто в землянке этой одурел, уже спасительниц себе невидимых придумывает.

Но прерывается Бушуй на полуслове — вернее, на полуделе, потому что успел он уже Горана за шиворот цепко схватить.

— Бушуй, — голос Баи повторяет. — Забираю я Врана с болот Белых, чтобы чудо он своё первое обрёл. Сейчас же забираю. Слышала я, что ты тут учудил — но моё слово как наставницы его временной выше твоего. Хорошая сегодня ночь, лес мне сказал: пойти мы в него должны.

Моргает Бушуй озадаченно. Щурится на оконце — но нет в нём и намёка на Баю, и в дверь она почему-то не заходит.

— Ну уж… — начинает Бушуй.

— Не спорь.

— Да с какой это стати…

— Не спорь.

— Да Лесьяра…

— Знает.

— Да ходили вы уже за чудом эт…

— Ходили, но не нашли. А сегодня — найдём. Чувствую я это.

— Да где это видано, чтобы одногодки в наставниках ходил…

— У Лесьяры и видано — или её решения ты оспаривать собрался?

— И где же ты, наставница великая? Почему это не вижу я теб…

— Потому что не хочу, — просто отвечает Бая. — Не трать моё время, Бушуй. Вран, выходи.

— Увы, — с ухмылкой Вран Бушую говорит, быстро на ноги поднимаясь.

— Молодец, Вран, — склабится Горан, так в тисках пальцев бушуевских и зажатый.

— Да, молодец, Вран!

— И Бая — тоже молодец!

— Ха, да, Бая — тоже молодец! Так держать!

— А нас тоже, может, старший наш ищет?

— А нам тоже, может, в лес пора?

— А ну заткнулись об…

— Ну а всё-таки — почему нам в лес даже ночью ходить запрещено? — заговаривает внезапно и всё это время молчавший Нерев. — Как только уснёт старик последний — так сами себе мы предоставлены, разве не так? И разве наша это беда, что сам ты спать отказываешься, Бушуй? Я не для того волком родился, чтобы подземелье день и ночь хвостом подметать. Другое место для жизни хозяин мне дал.

— Нерев, — шипит Верен.

— Что? Нет, подожди, Верен, мне просто любопытно. Должны мы старшего нашего, получается, просто к двери этой подвести, чтобы открыть ты её нам позволил? В чём вопрос, Бушуй — давно уж старший наш не понимает, что здесь происходит. Вот и поговоришь с ним, может?

Ловит Вран взгляд Бушуя закипающего, дверь на себя дёргая, — и лишь сильнее ухмыляется. Закономерное восстание недовольных — игрался Бушуй в главу землянки своей затхлой, да доигрался. Может, когда утром Вран вернётся, и не будет уже на него ограничений никаких наложено — Нерев долго терпеть может, но как переполнится чаша терпения его…

— И что, неужто Лесьяра… — довольно начинает Вран, по ступенькам земляным легко взбежав — но осекается.

Баю по-прежнему не видно.

Нет, только не это, мелькает в голове мысль испуганная, заполошная.

Не заходил, не ступал же Чомор с шутками своими злыми на землю дома лютьего, никогда из леса не выходил — да и в лесу к Врану не совался, будто и забыл о нём. Смотрит на Врана болото ночное равнодушно, вздыхает лес шелестом далёких листьев, тянется Вран к поясу, пряжку с хвостом волчьим в пальцах сжимая. Вряд ли поможет ему пряжка эта — вряд ли хоть что-то ему поможет, коли и до болот Чомор добрался, но…

— Да конечно, не знает она, — насмешливо Бая за его спиной фыркает. — Но и я мать свою знаю — как же может она волку молодому, только на ноги встающему, в учёбе отказать?

Разворачивается Вран, всё ещё за пояс держась.

И спрыгивает Бая с насыпи земляной, перед ним птицей бело-коричневой на четыре конечности ловко приземляясь.

Выдыхает Вран с облегчением — надеется, что и не уловит Бая облегчения этого.

Не улавливает.

А вот Вран кое-что необычное в ней замечает.

Нет, не безразличное и строгое лицо её. Нет, не смотрят её глаза будто и на Врана — а будто и сквозь него. Нет, не красная её рубаха.

А вот то, что ниже рубахи…

Хочется Врану проморгаться.

— Что такое, красавец? — невозмутимо Бая спрашивает, выпрямляясь — и подол юбки своей кожаной отряхивая. — Не хочешь ты учиться?

Юбки.

Кожаной.

Длинной-длинной, едва носки сапогов баиных из-под неё выглядывают. Того же цвета, что и штаны её обычные кожаные — не носят лютицы юбок, ни одну из них Вран в юбке или в платье никогда не видел.

А вот Баю увидел.

— Откуда?.. — растерянно он спрашивает.

И чудная на вид эта юбка — мало того что из кожи, так ещё и покрой такой… словно сшита не по умению, годами отточенному, а по описанию примерному. Обычно-то девки распашные понёвы поверх рубах повязывали, и спускались те лоскутами пёстрыми, разрезанными до пят — а эта и цельная, и не под поясом баиным сидит, а чуть ниже, там, где живот двумя косточками слева и справа заканчивается.

— А что? — улыбается Бая. — Такой выбор большой у тебя, красавец? Думаешь, к деревенским я сходила, их пошить попросила?

— Зима пошила?.. — ползут брови вверх у Врана.

Вот это забава судьбы. Врану даже жаль Зиму на мгновение становится: вот так делай одежду для племени, чтобы однажды к тебе дочь главы пришла да неведомо что от тебя потребовала — да ещё и для того, чтобы перед тем, к кому ты неравнодушна, покрасоваться.

Но довольно быстро у Врана все мысли о Зиме из головы вылетают. Улыбается Бая ещё шире, ещё лукавее, несколько шагов от него делает.

— Ну да, — говорит. — Нравится? Что, похвалить мне Зиму или поругать?

И поднимает она руки над головой, пальцы в замок переплетая, словно потягиваясь сладко, и выгибает спину слегка — и движением быстрым, плавным и до невозможности изящным вокруг своей оси вращается. Будто говоря Врану: ну посмотри, посмотри на меня. Нравится?

«Нравится?»

«Нравится?..»

И смотрит