Беседа с полковником Феймонвиллом о недопустимой затяжке и неопределенности во всех военных заказах в расчете на сообщение этого президенту Рузвельту.

29.07.[19]41. Оформление заявки на вооружение и вручение ее Уэлессу в 17:00. «Сделаем все возможное». «Не позднее чем через час начнется ее рассмотрение». «Моя задача заполнить ваше время так, чтобы вы целиком могли быть заняты своими задачами». «Очень рад вас видеть». Уведомление о том, что «завтра примет президент».

Разговор с Лукашевым (с утра). Беседа у Сараева с Т. ночью.

Уведомление о приеме военным министром Стимсоном. Посещение днем в 14:00 вместе с послом английского посольства.

Принимали Галифакс, военный, военно-морской и военно-воздушный атташе. Постановка вопроса военно-воздушным атташе Пирсом: «Исходя из значения элемента времени, авиацию нужно присылать в Англию и применять оттуда, а не посылать в Советский Союз. Там она через Дальний Восток будет применена через четыре месяца, а через Архангельск – через два месяца».

Пришлось отвечать и бить их же данными: уроками воздушных атак на Англию и уроками Балканской кампании.

30.07.[19]41. Вечером доклад на общем собрании советской колонии. Днем бесплодная встреча у посла с Феймонвиллом. Затем совершенно неуместное посещение управления промышленного производства, где у «пом. зам. директора» отдела связи мистера Локка (парня лет 29–30) производилось считывание заявок Советского Союза и Англии. Кое о чем договорились. Оба английских представителя во главе с финансовым советником Пинсоном опоздали на 35 мин. Безобразные условия «приема». Без встречи, искали по этажам и коридорам, стояние в общем канцелярском зале и наконец «прием» в комнате с четырьмя машинистками. Ушли с Репиным возмущенные в процессе «заседания». Отношение к этому посла.

Перенос приема президентом на 31.07, на 12:15. Ночная беседа с послом в связи с его нареканиями на Репина за резкое реагирование последнего на волокиту и проволочки как на дипломатическую болтовню; мой совет послу о привлечении к более активной и крупной работе других лиц посольства.

31.07.[19]41. С 10:20 до 11:40 прием военным министром Стимсоном. От нас: я, посол, Репин, Сараев. От них: Стимсон, его заместитель МакКлой, генерал Майлс (начальник разведки), полковник Феймонвилл, капитан Кристел и еще кто-то.

Стимсон – 72-летний старик с грузом долгих лет. Начал с указания на «недоразумение», что будто бы он не хотел видеть у себя генерала Голикова, что, наоборот, он стремился к этому с первого же дня. Я ответил, что до меня это в такой форме не доходило.

На стене карта Европы с грубо извращенным положением нашего фронта от Рыбачьего до Черного моря. По этой карте Мурманск, Кандалакша, Петрозаводск – все у врага. У Ленинграда – вплотную. В центре – у Вязьмы и т. д. В этом – лицо американской разведки с ее вражеской линией к нам.

Беседа о ходе войны и ее уроках и перевод нами второй половины беседы на практические вопросы помощи нам. В ответ общие фразы и длинные тирады об исторической разнице между СССР и США, об отсутствии у США необходимой армии и должного производства вооружения, о тех, кто считает возможным найти в Америке все, что в ней все дается легко, делается из воздуха. В вопросах большой интерес к борьбе с танками и к партизанскому движению (верно ли, что мы специально готовим для этого свои части; о руководстве центра партизанского движения, о кадрах партизанского движения и т. д.).

С 12:15 в приемной президента. В 12:35 прием. Предупреждение, что времени дается 15 мин. (адъютантом президента генералом [У]отсоном). Окончание беседы состоялось в 13:20.

Довольно дружеское обращение, внимательное отношение и немедленный переход (правда, по нашему почину) к деловым вопросам. Нами прямо и жестко было сказано о неудовлетворительном ходе работы миссии, о неопределенности положения, о сваливании кое-кем из американцев друг на друга, о выискивании всяких сомнений, возражений и отрицательных мотивов; заявили, что он (президент) должен дать решающие указания по всем вопросам нашей военной заявки. В общем итоге получена лишь одна конкретная информация – о двухстах «П-40», а по всему другому – ориентировка, предположения и обещание выяснить; некоторое улучшение нашего настроения в надежде на какую-то реальную долю помощи.

Впечатление: в общем положительное, но не такое, как ожидалось по известным характеристикам. В обращении, конечно, проще всех его министров, с кем мы встречались. Свободнее, шире, конкретнее, приятнее и понятливее. Конечно, политик и дипломат, хотя подчеркнул в ответ на мои слова о себе, что он «тоже не дипломат». Конечно, виден крупный государственный деятель. Но немало было видно и показного как во внимании, так и в участии в нашем деле и в самом его решении.

А через два часа Феймонвилл сказал [П.С.] Сельдякову, работавшему в Амторге, о сомнительности и нереальности только что полученных цифр самолетов и вообще об излишнем оптимизме посольства, т. к. де «в Белом доме придерживаются другой линии».

Под вечер беседа с Сельдяковым. С 10 часов беседа с Пархоменко. До трех ночи работа над телеграммами. Телеграмму семье через Пелевина.

01.08.[19]41. В 11:00 встреча с министром финансов Моргентау. От нас я, посол, Репин. У него – записывающий. Чрезвычайно интересная и содержательная встреча. О роли и позиции военной разведки. Ежедневное втравливание президента. Немецкий военный атташе как первоисточник. Необходимость контратаки в этом деле как важнейшая задача военной миссии. Теперь еще понятнее стала карта обстановки в кабинете Стимсона.

«Раньше эти военные вопросы были в моих руках. Теперь их у меня отняли. Но у меня есть свои люди. Кокс – мой человек, у него сердце на правильном месте». Проборка Кокса по телефону за то, что не связался с нами. Совещание с ним на 14:30 и с Бернсом на 15:00 с участием Кокса («без приглашения»). Формальная должность Кокса, непонятная [ему] самому, – «юридический советник при генерале Бернсе». Моргентау о министрах финансов: «Это люди, которых никто не любит. Но было бы бедой для государства, если бы министр финансов оказался популярен».

Он же о чувстве юмора у меня, заметившего между прочим, что он, буржуазный министр, берет папиросы из одной коробки, а советский посол – из своей. Сообщение, что сегодня в час дня будет обедать у Рузвельта. И хотя Рузвельт может ему «дать по физиономии за вмешательство не в свои дела», он берется помочь нам продвинуть дело (мы сообщили ему о неудовлетворительности нашей работы, обещании президента и саботаже его обещаний со стороны военного аппарата).

Сообщение, как вчера (31.07) Рузвельт сказал ему: «Вести с русского фронта чертовски плохи» (по немецким источникам).

Были 30 мин. Обещал постоянное содействие.

С 15:00 ругательная встреча и беседа с «активом» и «опорой» Уманского генералом Бернсом. Его озлобленные ответы на наши требования и неудовлетворенность: «Вы не ждите, что вам здесь откроют кран и все пойдет широкой струей» и т. п. Реплика Репина: «Пусть хотя бы капало». Примерно такой же, в тон Бернсу, нажим на них моими постатейными вопросами и тирадами посла.