Впрочем, стоявший с малолетства на границе иного мира, юный Ашина не только умел, подобно его мудрому деду, узнавать будущее по страницам вещей книги, он читал в сердцах людей.

Когда Всеслава окрепла настолько, что сумела, не лишаясь рассудка и чувств, выслушать его рассказ, он ей поведал о своей встрече со сводным братом и о постигшей его судьбе. Батюшка Велес, за что?! Задержись Неждан в Граде на несколько дней, они бы навек соединились. Другое дело, а сумел бы тогда Незнамов сын сохранить верность князю и друзьям-побратимам? А и кому нужна эта верность! Нешто ей дана сила разомкнуть грань миров, нешто она способна обратить горький пепел в живую плоть?!

Ох, Неждан, Нежданушка! Сокол ясный! Отчего не позволил достичь твоих погребальных саней, почему зимой не настоял перейти в твою веру и, хоть тайно, хоть увозом, возложить на головы златы венцы. Теперь что горевать! Нет для них одной дороги ни в этом мире, ни в ином. И что с этим делать? Прыгнуть вниз с высокой башни, выпить яд или продолжать иллюзию существования, когда живо лишь тело, но не душа? Тешить предков видимостью порядка, став женой того, кого батюшка благословил? Впрочем, если справедливо утверждение, что муж и жена — две половинки, из них с Давидом и в самом деле мог бы получиться один человек, кабы его живую душу в ее здоровое тело влить.

На что-то подобное, только в ином ключе, надеялся крепко уверовавший в пророчество о деве из страны ас-саккалиба, которая принесет его сыну исцеление, Иегуда бен Моисей. Потому торопил с помолвкой, потому спешно готовился к свадьбе. Тем более, что руссы, заключившие союз с печенегами, не встретив отпора на границе, уже приблизились к пределам Града на расстояние десяти дней пути, и при той быстроте, которую показал на протяжении всего своего похода Святослав, можно было ожидать, что на последний бросок им вряд ли понадобится боле седьмицы.

— Но послушай, сын мой, — пытался увещевать тархана его престарелый тесть ребе Ицхак. — Эта девушка не принадлежит к нашему племени и даже не исповедует нашей веры. Община никогда ее не примет. К тому же, когда Давид станет каганом, он не сможет покидать стен своего дворца. Где же мы, в таком случае, поставим свадебную хупу.

— Эти вопросы я предлагаю решить тебе, отец! — отрезал Иегуда бен Моисей. — Не ты ли первый предсказал ее приход, как и появление Илии, который так и не захотел назваться моим сыном. Ты толкуешь мне про общину. Но ты разве не видишь, что ее члены бегут из Града и страны, как тараканы из вымороженной избы. Что же до девушки, я верю, она спасет Давида, и потому, если ты откажешься соединить их по законам веры Израиля, я сам совершу обряд, как это делали наши предки из рода Ашина!

***

Хотя площадь, где ликовала, насыщаясь дармовым угощением, чернь, беспощадно поливал раскаленной лавой зной, в покоях дворца кагана царили прохлада и полумрак. Плотно закрытые ставни и шторы не пропускали печного полуденного жара, принесенный из погреба лед медленно таял на блюде и на груди Давида бен Иегуды. Всеслава положила несколько кусочков в серебряный кубок с прохладным кизиловым шербетом и поднесла к губам юноши. На миг, как в том булгарском сне, ей представилось, что на его месте лежит Неждан, и сердце ее сжалось от муки и любви.

Впиться поцелуем в отравленные тлетворным дыханием болезни губы и сойти вслед за братьями в сумрачный мир теней. Авось, хоть одного из них удастся отыскать! Но прихотливый недуг, говорят, сам выбирает, кого отмечать своей роковой печатью. Вон, Рахим, например, и другие слуги день и ночь напролет находятся у постели больного, и им хоть бы что, а юная Руфь, мать Давида, как и все хазарские девушки жившая затворницей в доме отца, в жизни не встречала людей, пораженных злокозненной хворобой. Впрочем, болезнь молодого Ашина давала Всеславе еще одну возможность вскоре покинуть этот мир. Когда умирает каган, его жены обычно следуют за ним. Вот только, если брак свершится и Всеслава понесет, Иегуда бен Моисей не то что забудет все традиции, мир перевернет, лишь бы в старости иметь утешеньем внучка или внучку.

Ох, Нежданушка, сокол ясный, почему зимой не взял того, что хотела отдать? Теперь уж поздно. От срубленного дерева не дождаться плодов, мертвая плоть не продолжит жизни в этом мире.

Протолкнув внутрь несколько капель шербета, Давид бен Иегуда без сил откинулся на подушки. Глотать ему было больно. На шее уродливой лиловой змеей наливался отек. Эту пытку, называемую обрядом, едва выдерживали даже здоровые и крепкие мужчины.

— Ну, пожалуйста, ну еще глоточек, ну, не хочешь шербета, отведай хотя бы пару ягод шелковицы, твоей любимой, погляди, какие спелые, в два раза крупнее нашей малины. Ты ведь не ел со вчерашнего дня, а тебе еще нужны силы, чтобы поприветствовать бека и вельмож!

— И что бы я, госпожа, без тебя делал, — вздохнул Рахим, когда Всеславе удалось-таки, раздавив шелковицу в кашицу и отжав косточки, накормить юношу черной сладкой мякотью.

Подруженька Мурава говорила, что от грудной болезни хорошо помогает нутряной барсучий или медвежий жир, растворенный с неснятым молоком. Она своего хоробра Хельги, пока тот хворал, всю зиму топленым жиром убитого им медведя отпаивала. Но юный Ашина скорее умрет, чем согласится нарушить предписанный его верой запрет вкушать плоть нечистых животных или сочетать мясное с молочным. Впрочем, то, что касается молока, то его можно употреблять для лечения с маслом или с медом, а тут никакого запрета нет. Девушка уже повернулась к Рахиму, чтобы попросить его немного попозже приготовить лечебный напиток, но тут Давид открыл глаза, и старый слуга поспешно отвернулся. Как и большинство простых хазар, он верил, что взгляд кагана способен принести смерть.

— Хочешь еще шербету? — спросила Всеслава, поправляя постель юноши. — Или целебный отвар тебе приготовить?

— Лучше спой какую-нибудь песню своей земли, — одними губами попросил Давид. — У тебя такой красивый голос, а я теперь нескоро его услышу. Завтра отец огласит нашу помолвку, а по законам Израиля жениху с невестой после нее и до свадьбы видеться нельзя.

— Велика беда, — поспешила отшутиться девушка, — видеться нельзя, но слушать-то можно! Я буду каждый день приходить к дверям твоих покоев и петь для тебя!

Чтобы порадовать и немножко поддразнить Давида, она завела подходящую к случаю величальную, но мысли ее заполошно неслись по замкнутому кругу, точно мотыльки, пойманные в решето. По закону Израиля. Стало быть, Иегуде бен