Он поднял Нифкина и поставил его на пол.

– Тебе видно?

Я приподнялась на локтях и кивнула.

– Нифкин… сидеть! – сказал доктор Кей. Таким же глубоким и авторитетным голосом, каким Джеймс Эрл Джонс говорит миру, что это… Си-эн-эн! Зад Нифкина с молниеносной скоростью ударился о линолеум, хвост трижды вильнул.

– Нифкин… лежать!

И Нифкин припал на живот, глядя на доктора Кей, его глаза сверкали, а розовый язык подрагивал, когда он тяжело дышал.

– А теперь, в завершении представления… умри!

Нифкин рухнул на бок, как будто в него выстрелили.

– Невероятно! – воскликнула я.

И это было на самом деле так.

– Он быстро учится, – сказал доктор Кей, загружая извивающегося терьера обратно в спортивную сумку.

Справившись, он наклонился ко мне.

– Поправляйся, Кэнни, – и накрыл мою руку своей.

Когда он вышел, появилась Саманта. Подруга пришла в полном адвокатском облачении – элегантном черном костюме, ботинках на высоких каблуках, с кожаным атташе-кейсом карамельного цвета в одной руке и солнцезащитными очками и ключами от машины в другой.

– Кэнни, – заговорила Сэм, – я пришла…

– …как только услышала, – закончила я.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Саманта. – Как ребенок?

– Я чувствую себя хорошо, а ребенок… она в детской реанимации. Врачи должны подождать и посмотреть.

Саманта вздохнула. Веки тяжелели. Я почувствовала себя совершенно измученной. И внезапно голодной.

Я села, подпихнув под спину еще одну подушку.

– Слушай, а который сейчас час? Когда ужин? У тебя, случайно, в сумочке банана нет? Или чего-нибудь в этом роде?

Саманта поднялась на ноги, благодарная, что у нее есть возможность чем-то занять себя.

– Пойду проверю… так, а это что?

Она указала на коробку из-под выпечки, которую оставил доктор Кей.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Это доктор Кей принес. Загляни.

Сэм распутала бечевку и открыла коробку. Внутри оказался эклер из кондитерской «Розовая роза», кусочек шоколадного хлебного пудинга из «Силк-Сити», пирожное, все еще завернутое в оберточную бумагу «Ле Бю», и полкило свежей малины.

– Невероятно, – пробормотала я.

– Ням-ням! – прокомментировала Саманта. – Откуда он узнал, что тебе нравится?

– Я говорила, – ответила я, тронутая, что доктор все помнит. – Для курсов похудения нам нужно было записать любимые блюда.

Сэм отрезала мне кусочек эклера, но, оказавшись во рту, он приобрел привкус пыли и камней. Я из вежливости проглотила кусочек, отпила воды и сказала Сэм, что устала и хочу спать.

Я пробыла в больнице еще неделю, выздоравливая, в то время как Джой росла и становилась сильнее.

Макси появлялась каждое утро, садилась рядом со мной и читала журналы «Пипл», «ИнСтайл» и «Энтертеймнт уикли», приукрашивая каждую историю сведениями из своего личного запаса.

Мать и сестра оставались со мной днем, поддерживая беседу, стараясь избегать слишком долгих пауз, которые возникали там, где я обычно острила.

Саманта приходила каждый вечер после работы и потчевала меня филадельфийскими сплетнями о древних угасших звездах, у которых Габби брала интервью, и о том, как Нифкин останавливался на полпути, садился перед моим домом и отказывался двигаться с места.

Энди пришел со своей женой и коробкой знаменитого шоколадного печенья с Четвертой улицы и открыткой, которую подписали все в отделе новостей. «Выздоравливай скорее» – гласила надпись.

Я сомневалась, что это возможно, но Энди об этом не сказала.

– Их беспокоит твое состояние, – прошептала мне Люси, пока мама в коридоре разговаривала с медсестрами. – Хотят, чтобы ты поговорила с психиатром.

Я промолчала. Люси выглядела серьезно обеспокоенной.

– Назначили доктора Мелберн, – заговорщицки продолжала Люси. – Я ходила к ней какое-то время. Она ужасна. Тебе лучше взбодриться, начать больше общаться, иначе она будет задавать вопросы о твоем детстве.

– Кэнни не обязана общаться, если не хочет, – сказала мама, наливая в чашку имбирный лимонад, который никто не собирался пить.

Она поправила цветы, в четырнадцатый раз взбила мне подушки, села, потом снова встала, ища, чем бы еще заняться.

– Кэнни просто нужно отдохнуть.

Спустя три дня Джой сделала свой первый вдох без аппарата искусственной вентиляции легких.

Врачи предупредили, что это еще не «хеппи-энд». Придется еще подождать и посмотреть. С ней либо все будет в порядке, либо все пойдет не так. Но, скорее всего, с Джой все будет хорошо.

Мне наконец позволили ее обнять, поднять тельце весом в два килограмма и прижать к себе. Я провела по ее ручкам, рассматривая каждый крохотный совершенный ноготок. Джой яростно вцепилась в мой палец своими, крошечными. Я чувствовала ее косточки, пульсацию крови.

«Держись, – послала я ей мысль. – Держись, малышка. Мир большую часть времени суров, но здесь есть и хорошее. И я тебя люблю. Мама тебя любит, малышка Джой».

Я просидела с дочерью несколько часов, пока меня не заставили вернуться в кровать. Перед тем как уйти, я заполнила свидетельство о рождении. Мой почерк был четким и твердым. Джой Лия Шапиро. Лия в честь Леонарда, второго имени отца Брюса. Лия, вторая сестра, на которой Иаков не хотел жениться. Лия, подложная невеста, которую ее отец послал к алтарю переодетой.

– Держу пари, у Лии все равно жизнь была интереснее, – прошептала я своей малышке, держа ее за ручку.

Я сидела в кресле-каталке, а Джой лежала в стеклянном боксе, при виде которого я гнала от себя ассоциации с гробом.

– Держу пари, Лия ходила в походы с подружками, ела попкорн и пила «Маргариту» за ужином, если того хотела. Спорю, она купалась голышом и спала под звездами. А Рахиль покупала диски Селин Дион и коллекционные тарелки «Франклин Минт». Зуб даю, ей самой было от себя скучно. Она никогда не искала приключений, не рисковала. Но ты и я, малышка, мы отправимся навстречу приключениям. Я научу тебя плавать и ходить под парусом, разводить огонь… Всему, чему меня научила моя мама, и всему, чему я научилась сама. Просто выберись отсюда. Возвращайся домой, Джой. И у нас обеих все будет хорошо.

Два дня спустя я получила часть желаемого. Меня выписали домой, но Джой пока оставили в больнице.

– Всего на несколько недель, – сказал доктор таким тоном, который ему самому казался успокаивающим. – Хотим убедиться, что легкие сформировались… и что она набрала достаточный вес.

На это я разразилась горьким смехом.

– Если она пойдет в мать, – объявила я, – не проблема. Наберет вес как чемпион.

Доктор ободряюще похлопал меня по плечу. Еще бы помогло.

– Не переживайте, – сказал он. – Все будет хорошо.

Прихрамывая, я покинула больницу, моргая от теплого майского солнца, села в мамину машину и молчала всю дорогу до дома. Я смотрела на листья, свежую зеленую траву, школьниц в