Особенно трудно было расставаться со своими ближайшими помощниками членом Военного совета Конновым, начальником политуправления Пинчуком, начальником штаба Ивашечкиным, заместителями Собенниковым и Ереминым, командующими артиллерией Семеновым, бронетанковыми войсками — Опариным, инженерными войсками — Жилиным, начальником политического отдела Амосовым, оперативного отдела — Грузенбергом, разведывательного — Туманяном, связи Мишиным, с командирами корпусов — Никитиным, Кузнецовым, Урбановичем, с начальниками политических отделов, начальниками штабов, командирами дивизий.

Все мы льстили себя надеждой, что служить нам придется долго и встретимся еще на службе. Никогда мне не забыть этого дружного и трудолюбивого коллектива. Каждый был хорош на своем месте. И если мы после встречались, то всегда как самые близкие люди, как родные.

Да и могло ли быть иначе? Я был всем обязан моим товарищам, и они видели во мне своего друга.

Приняв обязанности коменданта города Берлин и оставив за себя заместителей, я вылетел в Москву для участил в Параде Победы.

Поездка в Москву оставила у меня двойственное впечатление. Несмотря на то, что война окончилась всего лишь сорок суток назад, столица выглядела по-праздничному; улицы были переполнены людьми, их радостные взгляды были полны благодарности ко всем встречающимся военным, и всюду чувствовалась уверенность, что скоро мы залечим раны войны, на пепелище построим еще лучшие, красивые дома, которые, наполнятся достатком и радостью. От всего виденного меня охватывали радость, гордость и уверенность в светлом будущем нашей страны.

Но по дороге в Москву и на обратном пути я испытывал также чувство тяжелой горести — видел всюду разрушенные города, развалины сел и деревень с одиноко торчащими трубами; разговаривая с колхозниками и рабочими, слышал, что чуть не каждая семья потеряла во время войны по меньшей мере одного дорогого и близкого человека. При этом, думая об испытаниях, выпавших на долю народа, я не раз вспоминал о наших неудачах в начале войны. Эти неудачи могли быть намного меньшими, если бы мы сохранили те обученные и опытные военные и гражданские кадры, которых мы лишились в 1937–1938 годах. И все-таки, вспоминая об этих годах, я помнил предвоенные пятилетки и благодарил нашу ленинскую партию за смелое и своевременное проведение индустриализации и коллективизации в нашей стране, которые обеспечили нам победу над таким сильным и коварным врагом.

Как все это сложно…

Возвращаясь из Москвы, я думал и о тех трудностях, с которыми встретятся советские люди при восстановлении разрушенного. Предвидел трудности, которые выпадут на долю и нам, военным, в связи с переходом армии от боевой работы к учебе в мирных условиях.

Для меня, правда, не был особо трудным переход к учебе в мирных условиях. Но дополнительно возложенные на меня обязанности по комендантству в Берлине бы ли мне делом совсем новым.

Вернувшись из Москвы, я осведомился у начальника штаба генерал-лейтенанта Александра Михайловича Кущева о размещении подчиненных мне войск. Здесь все было в порядке. Благодаря исключительным организаторским способностям Александра Михайловича все были расположены в хороших казармах, вблизи от учебных полей, полигонов и стадионов. Всюду уже приступили к плановым занятиям.

Мой заместитель генерал Баринов замещал меня по комендантству в Берлине. Он уже хорошо освоился с новыми для него обязанностями, организовал работу не только в центральной комендатуре, но и во всех районах Берлина. Было взято на учет продовольствие, составлены списки особо нуждающихся в нем; налаживалось и ремонтировалось самое необходимое для нормальной жизни города: электроосвещение, водоснабжение, бани, лечебницы, городской транспорт; расчищались от обломков улицы и т. п.

В городе скопилось четыре миллиона жителей, подвоз продовольствия из провинции еще не был налажен. Цены на продукты быстро взвинчивали спекулянты, грязные дельцы, жаждущие нажиться на голоде и несчастье других.

Первое время в Берлине мы были одни, потом в западную часть прибыли комендатуры американцев и англичан, а позднее в английской зоне расположилась и французская комендатура.

В первое время коменданты наших бывших союзников и сотрудники комендатур были подобраны из тех, кто воевал, а потому с ними не так трудно было договориться по вопросам управления Берлином. Но чем дальше, том становилось труднее. Служащие в комендатурах, да и сами коменданты постепенно заменялись теми, кто враждебно относился к Советской власти.

Моя квартира находилась в одном из двухэтажных домов офицерского городка.

Это было летом. Я только что вернулся с учения, мы собирались обедать. Но жена, взглянув в окно, сказала:

— К нам гости.

Действительно, у ограды нашего дома остановились две машины, из первой вышел генерал Баринов, а из второй трое гражданских — двое пожилых, третий молодой, — и все направились к нашему дому.

— Кто бы это мог быть? — сказал я.

А жена радостно воскликнула:

— Да это Вильгельм Пик!

Мы оба поспешили вниз по лестнице, чтобы встретить дорогих гостей у входа в дом. Баринов доложил мне о прибытии товарищей Пика и Ульбрихта.

Вильгельм Пик широко раскрыл объятия и заключил в них сначала Нину Александровну, потом и меня, приговаривая: «Вот где встретились». Потом он познакомил нас с Вальтером Ульбрихтом и переводчиком.

Баринов, как бы оправдываясь, говорил:

— Хотел вас предупредить по телефону, но они не позволили, а предложили проводить их к вам, вот я и привез их сам.

Все вопросы пока отложили и сели за накрытый стол. На столе появилось вино.

Поднимая наполненный бокал, Вильгельм Пик сказал моей жене:

— Помните, Нина Александровна, как в 1936 году у вас за столом в Староконстантинове я провозгласил тост за встречу в освобожденном от гитлеровцев Берлине? Вы усомнились в возможности такой встречи. Но, вот видите, это сбылось.

Обращаясь к нам всем, он провозгласил тост: «За Советскую Армию, которая помогла превратить в действительность мечту народов о свободе!»

В свою очередь я провозгласил тост: «За Германию демократическую, за мужественных борцов против реакции Вильгельма Пика и Вальтера Ульбрихта, за нерушимый мир между Германией и Советским Союзом».

Для участия в Потсдамской конференции прилетели в Берлин Сталин, Трумэн и Эттли с Черчиллем. Вместе с другими комендантами Берлина я встречал их, а потоми провожал.

Мы сразу приступили к выполнению решений этой конференции. Наши же бывшие союзники нарушали согласованные статьи, все больше отказывались от собственных формулировок, записанных в решении.

Мои многократные словесные просьбы об освобождении меня от должности коменданта Берлина оставались без результата. В ноябре мною была послана такая же просьба, но уже в письменной форме. Просьба была мотивированная: по окончании войны для налаживания нормальной жизни во всем городе было целесообразным назначение генерал-полковника комендантом и его заместителем другого генерала. Но теперь городом управляют четыре коменданта, да и жизнь вошла более или менее в колею. Кроме того, все три западных коменданта генерал-майоры и наличие с нашей стороны коменданта в звании генерал-полковника является умалением авторитета советских воинских званий. Генерал Баринов вполне справится с комендантством в восточной части Берлина.